А потом снова привезли почту и письмо от Алекса. Я долго не решалась открыть конверт. Мне казалось дурным предзнаменованием, что на нем нарисованы не какие-нибудь цветочки, а мрачная крепость. Я долго сидела, вертела письмо в руках, пока Манефа не спросила:
— Что там у тебя, Сонюшка?
— А нет, ничего! — и я решительно надорвала край.
Но стоило начать читать, как я поняла, что лучше бы не открывала, а бросила не читаным в печку. В начале Алекс писал, что не ожидал от меня такой навязчивости. Сердце защемило, я отвернулась к окну, чтобы домашние не видели выражения моего лица. Потом шло перечисление других моих недостатков. И под конец бывший возлюбленный придавливал констатацией, что наши чувства были ошибкой, точнее его чувства были ошибкой, он просто не распознал мою истинную суть. Лицо у меня горело. Закончив читать, я некоторое время просто сидела и пялилась в окно, пытаясь все осмыслить. Встала, достала старые письма Алекса, сравнила почерк. Нет, точно он писал.
Может, снова происки графа? Долга нет, так все никак не уймется, хочет попрочнее разлучить нас с Алексом. Заставил его каким-то образом написать такое письмо, нашел какой-то очередной рычаг влияния. Хотя глупо, конечно, валить все на одного пожилого человека. Как случится что, так граф виноват. Саженцы украли — это граф, почта задерживается — у графа, парень разлюбил — снова граф подстроил. Так скоро погодные катаклизмы на графа валить буду.
Я еще раз все перечитала. Заметила приписку на другой странице. Алекс писал, что уже начал копить деньги на выплату долга и отправил мне первый перевод в сто денег.
Я сложила письмо, сунула его обратно в конверт, хотела бросить в печку, но передумала. Пусть будет напоминанием о моей доверчивости и глупой влюбчивости, о том, что я совсем не разбираюсь в людях.
Манефа все допытывалась у меня, что это за письмо так испортило мне настроение, но я не призналась, постаралась вернуть на лицо радость и отшутилась.
Вернувшиеся Проня с Гавром ничего не заметили.
Следующие несколько дней я тщательно старалась чем-то себя занять, чтобы вечером упасть в кровать и забыться мертвым сном. Мы с Манефой пекли пироги, месили тесто для хлеба. У меня, конечно, не обходилось без промахов, но Манефа уже относилась к этому философски, хотя следила, чтобы я нигде не убилась. Натаскали с Пронькой воды в баню, я перестирала все вещи, намылись всем семейством.