А овации всё громче. Радостные крики, ликующий свист, аплодисменты – всё слилось в монолитный непрекращающийся гул. Люди поддерживали совершенно незнакомых им гонщиков с такой отдачей, будто вот-вот случится что-то удивительное и экстраординарное. Например, из глубин океана выплывет сам Левиафан. Я невольно поддалась всеобщему порыву и что-то кричала, хотя умом понимала: мне-то болеть не за кого. У всех моих братьев свои семьи давно, они не станут принимать участие в пустой забаве и детям своим не позволят. Одна я, как сказал бы Джон, позорю семью. Но Джона здесь нет, как нет ни Алистера, ни Седрика, а значит, и осудить меня некому.
На склоне холма появляются новые участники, а троица лидеров буквально в секунде от финиша. Сердце, кажется, совсем от волнения останавливается, и на моём выкрике: «Двенадцать!» – этот самый номер пролетает финишную черту и поднимает руки, приветствуя зрителей. Что-то выкрикивает и продолжает крутить педали. Удерживает равновесие, не касаясь руля. Как так можно вообще? Я, правда, ни разу в жизни и близко к велосипеду не подходила, не то что каталась на нём, и это для меня сродни настоящему чуду.
– Двенадцать! Ты лучший! Так держать! – кричат отовсюду.
Девушки визжат так, что чуть из штанов не выпрыгивают, и просят номер телефона. Кто-то снимает видео, кто-то протягивает руки, пытаясь коснуться лидеров. Те постепенно замедляют движение, отвечают на приветствия. Один принимает букет цветов, другой на ходу снимает футболку и швыряет в галдящую толпу.
А номер двенадцать, вильнув колесом, останавливается возле меня и с шумом переводит сбившееся дыхание. Стоящие рядом люди взрываются ликующими криками и тянутся к велосипеду победителя, будто это какая-то реликвия. Но всё это идёт фоном – моё внимание приковано к зеркальным стёклам очков. За ними направления взгляда не угадать, но ощущения такие, будто смотрит он не в глаза, а в саму душу заглядывает, и прямо посреди знойного лета кожу пробирает мурашками.
– Поздравляю! Ты лучший! – не придумав ничего оригинальнее, вслед за остальными машинально повторяю я.
И он вдруг улыбается так, будто рад встрече со мной. Именно со мной, а не с кем-то другим.
– Не против? – спрашивает он и в следующий миг, не дождавшись ответа, наклоняется близко-близко. Так, что сталкиваются не только наши носы, но и губы. Они у него горячие, шершавые и сухие. А ещё очень напористые и подвижные. Я ещё толком не понимаю, что происходит, а он уже сминает мой рот своим. Жадно, дерзко, уверенно. Обжигает дыханием. Мнёт мои безвольные губы, расталкивает их языком и проникает внутрь. От удивления я и не дышу вовсе. Он именно это имел в виду? Поцелуй? Это же… поцелуй, не так ли? Тот самый, который обычно происходит за закрытыми дверями между двумя любящими людьми?..