Я переключила лейку для душа в массажный режим и направила струю воды на грудь. Соски сразу откликнулись и приятно напряглись, теплая вода обнимала их: фантазия подсказывала, что их ласкал жадный мужской рот. Этого быстро стало мало, я опустила руку ниже, и струя воды ласкала живот, пупок, лобок. Теперь представлялось, что это пальцы врача давили, что он изучал, что-то подмечал для себя. Я фантазировала не о Варове, а просто о всезнающим и властном докторе. Он вот-вот продолжит, сделает что-то еще.
Почти неосознанно я опустила лейку ниже и вздрогнула, когда вода ударила в клитор. Из-за большого напора пропали все образы, и остались только ощущения. Мысли, мечты — все смешалось, хотелось только чувствовать, раствориться в удовольствии. Другой рукой я сжимала грудь, перед глазами появлялся то строгий кабинет врача, то стеклянный столик с инструментами. Мало, черт. Я гладила себя, водила ладонью по животу и ягодицам, двигала бедрами навстречу струе воды. Хотелось реальных ощущений, прикосновений пальцев в латексных перчатках, чувствовать себя оголенной и покорной перед чужой властью. Хотелось так многого, но тело быстро сдалось, и я дернулась от оргазма, который принес еще больший голод.
***
Всю неделю в клинике я испытывала детский восторг. Врачи в белых халатах и галстуках, кабинеты, инструменты — теперь все казалось очаровательным и возбуждающим. Никите больше не звонила, как-то вообще забыла про него, да и не мог он удовлетворить возникшие желания. Хотелось сделать это в неповторимой атмосфере клиники, а не устраивать погорелый театр.
С Варовым мы почти не пересекались, только однажды он поддержал меня и снова показал себя хорошим человеком. Пришла к нам типичная пенсионерка в стареньком пальто и сумкой на колесиках. В руках она держала толстую карту из поликлиники и завела песню, где у нее что колит. Бабушка была очень грустной и явно не ждала хороших новостей. Так хотелось ей помочь, но как? Я только объяснила, что это нужно выяснять у врача, а консультация стоит столько то (прям ненавидела себя за это). Бабушка осунулась и стала еще более несчастной, а потом посмотрела на меня с отчаянной злобой.
— Наживаетесь на людском горе, — выплюнула она, — а еще клятву Гиппократа давали.
Из-за моей спины выплыл Варов и спокойно пояснил, оперевшись о стойку регистратуры: