— А в какой части клятвы Гиппократа вы прочитали, будто бы врачи обязуются выполнять свои обязанности бескорыстно? В ней такого нет.
Бабушка с готовностью приоткрыла рот, но ответа не нашла. Как я и абсолютное большинство людей, она никогда не читала клятву Гиппократа и понятия не имела, что там говорилось.
— Просто для справки, — изнуренно вздохнул Варов и забрал у бабушки карту, — пойдемте, поговорим.
Он строго глянул на нас с Аллой и прижал палец к губам.
— Там правда такого нет? — спросила я у нее.
— Правда, — равнодушно отозвалась Алла, перебирая анкеты, — я тебе больше скажу: Гиппократ говорил, что за лечение даже нужно брать плату. Мы ведь в капитализме живем, где медикам никто не даст жилье и нормальную пенсию, хотя они заслужили больше всех остальных. Вот угадай, какая зарплата у работников скорой, угадай…
Аллу понесло. И это понятно: вроде и хочется делать добро людям, но тогда как выжить самому? Да и не оценит никто, только привыкнут и обнаглеют.
Поскрипывая колесиками сумки, бабушка ушла, светясь от радости и даже поблагодарила нас за что-то.
— Хоть бы она слух не пустила про сердобольного доктора, — буркнула Алла, но в след ей смотрела с сочувствием, — а то Юре опять достанется.
— Такое уже было? — спросила я.
— Да добрый он.
Варов, и добрый. Нет, не сочеталось как-то.
В пятницу Алла нагло пораньше, бросив меня на растерзание клиентов, которые прям поперли. Кое-как справившись, я уже собралась домой, когда зазвонил телефон. Никита, ну надо же.
— Галчон, милая моя, — нежно пропел он, — у тебя все хорошо? Ты звонила… прости, я закрутился.
Кажется, впервые за все время Никита меня действительно злил. Раньше я больше боялась, что он исчезнет навсегда, но заботы и фантазии отвлекали. Мы мило поговорили, он искренни интересовался моими делами и новой работой. А потом, дико извиняясь, попросил денег в долг. Козлина, вот что опомнился!
— Извини, но мои финансы поют даже не романсы, а похоронный марш, — ответила я.
То ли из вежливости, то ли Никита звонил не только ради этого, но разговор продолжался еще минут пятнадцать. Все это время ко мне подходил Варов и с ожиданием смотрел.
— Что? — спросила я, повесив трубку.
— Слушай, — затараторил он, — а есть хорошая кардиограмма, за которой уже не придут?
— Понятия не имею, а Алла от меня трубку уже не берет.