Попытка приложить экономический детерминизм ко всем видам обществ будет чистой утопией. Каждому исследователю социальной антропологии ясно, что великое множество институтов сочетается с использованием практически одних и тех же средств производства. Только когда рыночные условия позволили превратить общественную структуру в бесформенное желе, в человеческой способности создания институтов отпала надобность. Неудивительно, что появились признаки усталости социальной творческой фантазии. Придет день, когда люди не смогут вернуть себе ту гибкость, силу и богатство воображения, которыми были одарены их первобытные предки.
Я полагаю, мне бесполезно протестовать против навешивания на меня ярлыка идеалиста. Ведь тот, кто отрицает значимость материальных стимулов, должен, по-видимому, превозносить идеальные. Но нет более глубокого заблуждения. В голоде и наживе нет ничего собственно материального. Гордость, достоинство и власть, в свою очередь, вовсе не обязательно являются более возвышенными мотивами, чем голод и жажда наживы.
Само по себе это противопоставление, по нашему мнению, произвольно. Обратимся еще раз к аналогии с сексом. Безусловно, здесь можно провести разграничение между возвышенными и низменными побуждениями. Однако, идет ли речь о сексе или голоде, не следует институционализировать деление составных частей человеческого бытия на материальные и идеальные. Что касается секса, эта истина, столь значимая с точки зрения цельности человеческого бытия, давно является общепризнанной; на ней основан институт брака. Но с точки зрения не менее значимой экономической сферы она находится в пренебрежении. Эта сфера была обособлена от общества как царство голода и выгоды. Наша животная зависимость от еды была возведена в ранг главенствующей, и страх голодной смерти был спущен с цепи. Наша унизительная зависимость от материального, которую человеческая культура всегда стремилась смягчить, была намеренно усилена. Вот в чем истоки «болезни общества приобретательства», о которой предостерегал Тоуни. Гениальный Роберт Оуэн был совершенно прав, когда за сто лет до этого называл погоню за прибылью «принципом, совершенно губительным для общественного и частного благосостояния».
Я выступаю за восстановление того единства побуждений, которыми люди будут руководствоваться в своей повседневной производственной деятельности, за реинтеграцию экономической системы в общество, за творческое преобразование нашего образа жизни в индустриальной среде.