– Это муж твой, Таня?
– Да, это мужик мой. Мы с ним вщю жизнь вмеште.
– А дети где же?
– Дома. Ждут нас. Мы им обещали пирогов привезти… А мамку я уже похоронила…
Автобус остановился около столовой, где были заказаны поминки. Мы вышли, но нас попросили подождать минут десять, не заходить пока внутрь. Ко мне подошла сноха похороненной нами женщины сегодня, Лена:
– Валентина, а что это за люди, с которыми ты общалась в автобусе?
– А разве они не ваши родственники?
– Нет, я первый раз их вижу. Ты не узнаешь, откуда они взялись?
Танюшка вместе с мужем стояла в стороне и вместе со всеми дожидалась приглашения войти в столовую. Я подошла к ней.
– Тань, а тётя Клава кем тебе приходилась?
– Какая тётя Клава?
– Которую мы похоронили сегодня…
– А-а-а! Так мы ш ней не были жнакомы… Живём мы так. По-другому не получилось выжить… Мы приезжаем на кладбище, когда здесь похороны, а потом поминать со всеми едем. Ждещь ведь и покормят, и ш шобой можно будет вжять. Пирогов. Детям… А что, наш хотят прогнать?
– А разве прогоняли раньше?
– Нет, не прогоняли… Мы ж не прошто так едим… Мы молимща за помёрших…
– Да нет-нет, Таня, не беспокойся. Молись и впредь…
Я подошла к Елене.
– Лена, это моя бывшая ученица со сложной судьбой, из вспомогательной школы. Они с мужем так живут. Вернее, выживают. Ездят по поминкам, так и питаются. Да ещё и детям пирогов с собой увозят. Вы их не гоните…
– Конечно, не прогоним… Они же не объедают, а поминают.
Когда помины дошли до пирогов с компотом, Лена подошла к Танюшке с пакетом, в котором лежали не только пироги, но и баночки с супом и с котлетками. Для детишек.
Москва… МГУ… Мечты столетней давности. Очень хотела учиться там. Но на фоне безоблачной и счастливой жизни в тотошнем, с такой сладостью поминаемом отдельной частью населения нашей страны СССР, где мои родители были скромными сельскими учителями, эти мечты представляли ценность только как невредные привычки. Учиться пришлось в провинциальном пединституте да и то на заочном отделении.
Потому-то очень хотелось, чтобы дети учились там, где хотели бы.
Юность детей пришлась на знаменитые 90-е. Годы беспредела, обмана, вероломства, стяжательства, насилия, бессовестности, тотальной американской нравственности, внедряющейся в сознание через ворвавшееся в нашу культуру низкосортное (хорошее кино доходило с трудом и поздно) голливудское кино, время этакого нравственного Садома. И Гаморры. Но от мечты отказываться не хотелось. Дочь хотела учиться в финансово-экономическом университете Питера, в том самом знаменитом финэке, в котором преподавали учёные, по чьим учебникам учились студенты всех экономических вузов страны.