При хорошем раскладе этот могущественный командир может быть отцом родным солдату – это если, конечно, ты ему глянешься. А если нет – пиши пропало. Он будет гнобить тебя до конца службы всяческими придирками, ты не будешь вылезать у него из нарядов на кухню, на разные противные хозяйственные работы.
Витька Белов не глянулся Полоумову с первого дня, как попал в учебку. Когда старшина повел свою, пока только наполовину укомплектованную роту, строем – с полсотни пацанов, все еще в гражданской одежде, – в городскую баню, и отдал команду запевать «Катюшу», полагая, что эту-то песню должны знать все, Витька из вредности загорланил что-то другое («а че он раскомандовался, козел, когда мы еще присяги не приняли?») Кажется, «Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты».
– Рота, раз, два! Стой! Смирно! – тут же разнеслась зычная команда. Новобранцы молча застыли посреди улицы, освещенной редкими фонарями, моросил холодный ноябрьский дождь и противно стекал по их мокрым лицам и шеям за шиворот и мерзко струился вдоль дыбом ставших лопаток.
– Кто пел про Ванюшу? – угрожающе-тихо спросил старшина Полоумов. Рота молчала.
– Еще раз спрашиваю: кто пел не то, что я скомандовал?
Рота продолжала безмолвствовать и только негромко покашливала да сморкалась. Те, кто был в строю рядом с Витькой, слышали, конечно, что это он орал про то, чтобы «не ходить во солдаты». Но выдать своего им, было, конечно, западло. Как и Витьке самому – признаться.
– Значит, будем стоять до тех пор, пока у этого умника не проснется совесть, – заключил старшина. – А я пока покурю. Отставить! Вам – нельзя.
Стоять под дождем было неуютно. Старшина-то был в плаще, а новобранцы – кто в чем, и все это уже основательно промокло. Витька вздохнул и, раздвигая строй, выступил вперед.
Конец ознакомительного фрагмента.