И я их уже пережил, ведь всё это случилось со мной; это я пролежал в коме несколько лет, а потом очнулся – уже экстрасенсом. И это я глядел теперь на людей и видел их внутреннюю суть. Это очень грустно было – глядеть на мир и всё понимать в нём.
А с романом я теперь не расставался. Перечитывал наиболее будоражащие места. С первого раза знал их практически наизусть, лучше всяких стихов (стихи всегда только и одолевал голой зубрёжкой, – долбишь, долбишь и долбишь, как попугай, пока не затвердишь), и всё равно повторял. И, конечно же, кинулся везде разыскивать, что ещё есть из Кинга, – теперь мне был нужен только Кинг, только с ним одним я был во всём согласен… – но, как я говорил, даже рассказики у него лишь потом пошли. И, хоть и был я довольно-таки привередлив и горд, а пришлось мне довольствоваться разными заменителями. То есть, я пробовал найти хотя бы что-нибудь похожее у других. Но ловился-то в основном на самые что ни на есть вторичные и косвенные признаки, и это была не вина моя, а беда… Что называется, попадал пальцем в небо: на Ладлэма клюнул, например, только потому, что… он тоже американец и… и роман его тоже напечатала «Иностранка»! Ну, были ещё и другие проколы и приколы… Лишь один раз дал осечку этот дурацкий общий закон. Вежинов Павел, болгарский писатель, оказался Кингу сродни, тоже писал «паранормальную» прозу. Но книг Вежинова я в общем-то специально не искал, да не искал вообще, хотя имя его в предисловии к всё той же «Мёртвой зоне» упоминалось. Просто опять мне совершенно случайно повезло, как и с самим Кингом, – зашёл в магазин, а книжка там лежит. Удача в самом что ни на есть голом виде. Вот только случилась она год спустя… ещё год спустя после начала всех этих моих поисков, гигантский, чудовищный в моём тогдашнем возрасте срок. Одна за всё время.
А Кинг будто промелькнул и куда-то сгинул, как комета, как метеор (любят наши критики говорить), не было как не было. Тогда мало кто вообще даже слыхал о нём. И мне самому он начал казаться каким-то сном… Хотя поначалу своим знанием о нём я просто гордился.
А потом всё резко переменилось. Настал момент, когда книжки его наконец-то запестрели суперобложками буквально на всех углах. И к тому времени я разбирался в нём уже неплохо. Он был болтун. Даровитый выдумщик страшилок. Спец по общепонятному – отличный знаток всех этих безотказных там, у них в Штатах, сюжетных ходов и популярных психопатологий. Творец разных недоумков – чтоб с читателем играть в поддавки. А вся его многозначительность,