– Всевышний, это ж Борюш!
И тут же спохватилась
– Простите, господа. Не смогла
сдержаться… У нас герой! Про него писали, что ранен, лечится, а тут
он прибыл к нам. Какое счастье! Я так его люблю!
– Угомонись, Айиша! – рявкнул
управляющий, в противоположность летчикам – рыхлый, пожилой, но
тоже панк. – Господин Борюш не желает, чтоб о его визите к нам
узнали посторонние. Если проболтаешься, уволю. И нигде, кроме
борделя, работы не найдешь.
Клерк, затянутый по самое горло в
форменный мундир лилового цвета, при этой сцене промолчал, сохранив
невозмутимость, хотя глаза его смеялись.
– Понятия не имею, что они во мне
находят, – слукавил Макс и с хрипловатым придыханием, максимально
точно передавая интонацию своего персонажа, произнес: – То, что вы
называете любовью, – это немного неприлично, довольно смешно и
оч-чень приятно[2].
Мужчины, которых дома жены, матери и
сестры лишали спортивных матчей, потому что по телевизору шел
сериал «Ничего, кроме любви» – их проще было убить, чем заставить
переключить канал, шутку оценили. Киношный Борюш проповедовал
только «высокую ах-любовь» и никогда бы не пошутил бы над святым
чувством перед камерой.
– Вот что такое – настоящая медийная
личность, – пророкотал банкир. Его немного отпустило после
восторженной истерики секретарши. – Найдет общий язык с кем
угодно.
С его подачи все проблемы решились
моментально. Клерк принес в начальственный кабинет новенькую
чековую книжку и толстую пачку наличных – не менее полугодового
содержания майора ВВС. Управляющий заверил, что для банка –
огромная честь обслуживать героя из героев, славного представителя
династии Аюшей – и так далее, и тому подобное, а яркой улыбкой
банкира можно было освещать подвалы.
Финальный штрих в прощании с
банкирами оставила все же секретарша. Внезапно она сорвала свою
форменную банковскую блузку, продемонстрировав опешившим гостям
красивой формы грудь с торчащими сосками.
– Борюш, дорогой! Оставь автограф для
своей поклонницы!
Макс мысленно ругнулся. У Борюша была
манера писать автографы на груди своих поклонниц – он видел эти
ролики на корабле. Козел похотливый! Но деваться некуда: мужчины в
кабинете вытянули шеи, и Айиша смотрит умоляюще. Он кивнул и
улыбнулся. Перманентных маркеров здесь пока не изобрели, и Максим
взял предложенный ему фломастер. Вывел на нежной коже то, что
написал бы и его предшественник, кремированный в военном госпитале:
«Хотел бы прикоснуться губами к этому великолепию».