Что ж, в мыслях своих Денис отнюдь не ошибся. Нет, поначалу все
шло вполне себе пристойно – после красного вина открыли шампанское,
а потом все как-то плавненько перешли на водку.
- А выпьем-ка друзья за славную нашу победу!
Ну, кто ж откажется за победу выпить? Правда, можно было бы
уточнить, за какую именно… но, как-то уж обошлись без
занудства.
После третьей стопки князь Петруша Вяземский вдруг поднялся на
ноги, с шумом отодвинув стул, и, конфузливо щурясь, вытащил из
внутреннего кармана сложенный вчетверо бумажный листок:
- Я тут это… кое-что набросал, господа… Тебе, Денис
Васильевич!
Денис не успел и слова молвить, как Американец уже захлопал в
ладоши:
- Вот это славно! Вот это – давай! Давай, давай, Петро, не
тушуйся!
Молодой человек откашлялся и с выражением прочел:
Давыдов, баловень счастливый
Не той волшебницы слепой,
И благосклонной, и спесивой,
Вертящей мир своей клюкой…
Князь Вяземский, к слову, был тот еще графоман, однако эти его
стихи Денису очень понравились. Особенно фраза «бесстрашный в
ратном поле, застенчив при дверях вельмож». Да, наверное, так оно и
бывало… иногда…
- Ну, ты уж и скажешь – застенчив… - рассмеялся граф Федор. –
Это Денис-то? Ну-ну…
Между тем, растроганный до глубины души Давыдов тут же вскочил,
и, обняв молодого князя, высказал ему все свое признательство,
предложив выпить за дружбу и за друзей.
- Вот это замечательный тост! Славный, - Американец первый же и
поднял бокал.
Все выпили, после чего обласканный аплодисментами пиит
откланялся, сославшись на дела.
- Какие такие дела? – начал было Толстой.
Однако ж, Вяземский остался непреклонным:
- Да вот, дела, брат. Матушка с загородной дачи едет… Надобно
встретить, да так… то да се…
- А, ну, раз матушка… И все же! На самом интересном месте,
друг!
И впрямь – на самом интересном…
После ухода Вяземского пошло-поехало! Проводив молодого князя,
хозяин вальяжно хлопнул в ладоши и предложил гостям пройти в его
домашний театр. Прямо так и молвил – «в мой домашний театр, мол,
добро пожаловать! Антре, силь ву пле!»
У Давыдова – а, впрочем, не только у него одного – от удивления
глаза на лоб полезли. Ну, Федор, ну, собака, силен! Вишь ты,
говорят, бретер, авантюрист, шулер… а вот, поди ж ты, театр свой
завел, меценат хренов. Новый Майков, однако…
Гости тоже перешептывались с интересом поглядывая на графа, а уж
тот просто млел от удовольствия, нежился, словно мартовский кот на
солнышке – и правда ведь, произвел фурор. И пусть театр оказался
всего лишь не шибко-то большой залою, с нескольким креслами для
зрителей и запрятанной под синей бархатной портьерою сценой, пусть…
Все же, это был самый настоящий театр!