- Ну, ладно, езжайте. Только смотрите, недолго.
- Ах, Сашенька, душа моя! Великое вам мерси.
Глава 2
Граф Федор «Американец» Толстой проживал в небольшом особнячке в
переулке Сивцев Вражек. Когда-то там, по дну оврага («вражка»)
протекала небольшая речка, прозванная Сивкой за «сивый» –
грязно-серый – цвет воды. Речка сия впадала в знаменитый ручей
Черторый, вокруг которого испокон веков селились всякого рода
ярыжки, торговцы краденым, литературные критики и прочего рода
лиходеи. В сем недобром местечке (как говаривали в старину – «на
Чертолье») всякому честному человеку опасно было появляться и днем,
что уж говорить о ночи! Сколько трупов было сброшено в Сивку да в
ручей – один черт ведает!
Ныне же о тех страшненьких временах уже ничего не напоминало.
Речку Сивку еще до войны с Бонапартом заключили в трубу, овражек
засыпали, лиходеи как-то перевелись… ежели не считать таковым
самого Американца, а такого мнения придерживались многие.
Обещанный графом Федей пирог оказался не так вкусен, как велик,
размерамипримерно с тележное колесо, уж никак не меньше. Пока с
ними управлялись, выпили с пол-ящика красного Шато-Рез. Выпили,
конечно, не на двоих, кроме «сердечного друга Дениса», Американец
позвал еще нескольких господ, из коих Давыдов знал лишь князя
Петрушу Вяземского – с ним и облобызались, с остальными же Денис
Васильевич поздоровался учтиво, но весьма холодно, ибо заметил
средь них одного человечка, о котором ходило по Москве много
нехороших слухов… Пусть даже и куда меньше, чем о том же
Американце. Однако, граф Федор, несмотря на все свои недостатки,
все же был душа-человек, а вот этот… Звали его Николай Эрдонов, и
был он то ли князь, то ли граф, то ли чей-то внебрачный сын.
Высокий красивый брюнет с узенькими усиками, он казался вполне
комильфо, правда, вот глаза подкачали – слегка на выкате,
серо-голубые бесцветные, как у снулой рыбы, они вовсе не лучились
дружелюбием, скорее наоборот – искоса бросаемые на полузнакомых
людей взгляды казались каким-то гаденькими, липкими… Может быть от
того, что, по слухам, сей господин устраивал у себя дома некие
таинственные и чрезвычайно мерзкие оргии, о которых было не принято
говорить вслух. Впрочем, мало ли что болтали? Вон, Американец –
тоже любитель оргий, еще тот черт! Кстати, не на оргию ли он всех
сюда и собрал? Ну да, ну да – одни мужички, без женщин… Ах,
наверняка, наверняка что-то такое будет… Не на страсбургский же
пирог все пришли?