В кабинете повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь негромким шуршанием кондиционера. Несколько раз звякнул и быстро затих служебный телефон, стоявший на приставном столике.
– Извини меня, Кармен. Я не хотел сказать ничего дурного. Я вообще не то говорю, когда нахожусь рядом с тобой, – почти прошептал дон Эстебан, чувствуя нарастающую слабость в ногах. Уж лучше опуститься на колени перед этой неприступной мадонной и вымолить себе прощение. Он обхватил руками бедра Кармен и вжал свое лицо в синее платье ниже ее живота. – Конечно, ты, только ты, всегда ты. И зови меня Хосе, как прежде звала. Если бы ты знала, как я люблю тебя. Без тебя мне жизни нет. Я весь твой до конца. Ты прости, прости меня. Пойми, как мне сложно, как я связан ужасными обязательствами. Не оставляй меня. Ты у меня единственная в жизни отрада.
Он продолжал и продолжал что-то путано бормотать о своей любви, о том, что его никто не понимает, что, по существу, он очень одинок и несчастен, и если бы не она, то… Говорил, всхлипывал и опять принимался говорить все так же сбивчиво и невнятно, стоя на коленях и все крепче прижимаясь к ее ногам, будто опасался, что она сейчас вырвется из его рук, вспорхнет и улетит от него навсегда.
Кармен стояла и не пыталась его оттолкнуть. Пусть выговорится этот безвольный слабый человек. Она слышала егое горячечные признания, но они не трогали ее. Ни сейчас, никогда. Но он ей нужен, еще нужен. Ей ли судить его, коль у самой душа неспокойна. Как бы она была счастлива, если бы на безымянном пальце засверкало обручальное кольцо, как она ждала, что его наконец наденет ее Тони. Ведь только с ним она почувствовала себя настоящей женщиной, прикрытой надежной мужской дланью. Если бы она смогла обуздать его неукротимую натуру, то не было бы на земле более счастливой женщины, чем она. Об этом готова молить небеса каждый день.
В конце концов, Кармен не была жестокосердной женщиной и потому просто положила ладонь на склоненную голову Хосе Эстебана, как это делает любая всепрощающая мать, стараясь успокоить свое расстроенное потерей любимой игрушки дитя.
Колумбия – южноамериканская красавица. Ласкает ее яркое солнце, заглядывает на рассвете в чудные кофейные глаза с поволокой, смотрящие поверх снежных шапок Кордильер в далекую синюю даль двух океанов, и любуется венком из красных и фиолетовых орхидей, вплетенных в ее каштановые волосы. Веет над ее головой вольный ветер, играет и не наиграется складками вечнозеленого платья, сшитого лучшим в мире кутюрье с таким благозвучным и неповторимым именем – Амазония. Висят на шее золотые мониста, а на запястьях переливаются изумрудные браслеты. Текут по ее долинам бурные реки, гремят на склонах хрустальные водопады, а недра вспучиваются от избытка первоклассной нефти. Краснеет ягодами в обрамлении затейливых овальных листочков королева джунглей – кока, превращенная находчивыми белыми проходимцами из священного символа врачевания гордых индейцев в их проклятие и наказание.