Даже выражение «оборотни в погонах», которое Геннадий впервые услышал именно от деда, стало со временем общеупотребительным. Выходит, дед Аким во всем оказался прав. Но даже осознав это, Геннадий не стал чаще с ним общаться. Теперь уже из упрямства. Очень уж не хотел признавать правоту деда, давать повод тому учить себя жизни.
Незадолго до смерти старик трижды пытался дозвониться до Геннадия с переговорного пункта, но ни разу не застал дома. Потом от него пришло короткое письмо: «Гена, Вася, Полина, здравствуйте! Соскучился по вас. У меня уродилось много яблок. Приезжайте собирать. И есть, Гена, к тебе разговор». Геннадий удивился посланию. Но поскольку тон письма не был тревожным, решил, что разговор с дедом может и обождать. Так и не собрался съездить в Лугу. Не больно-то ему хотелось дедовских яблок.
…«Жаль старика», – мысленно произнес Кауров, тормозя у покосившейся деревянной хибары на окраине Луги.
«Кто его купит? Глупая затея», – подумал с досадой, взглянув на дом. Неразумная мысль продать дедовскую развалюху пришла в голову отцу Геннадия – Павлу Акимовичу. Но поскольку сам он, начальник 3-й питерской автобазы, был человеком вечно занятым, то в Лугу узнавать, что к чему, отправил сына. Можно подумать, у того свободного времени было больше, особенно сейчас, в преддверии крупной выставки «Мир женщины», на которой «Гермес» должен был участвовать аж пятью стендами.
Геннадий вылез из машины, не без труда отомкнул ключом замок на входной двери. Когда-то давно пришедший с войны дед Аким сам поставил эту избу и привел в нее молодую жену Варю, Генину бабушку. Она была моложе деда на двенадцать лет, а умерла рано, еще в 79-м году, от рака груди.
«Были люди. И нету людей, – подумал Геннадий. – Дом продадим, и вообще от их жизни следа не останется». Мысль о том, что он сам, возможно, и есть главный след жизни этих двух человек, – ему даже в голову не пришла. Геннадий считал себя стопроцентным горожанином-индивидуалистом и не придавал родственным узам почти никакого значения.
Он включил свет и осмотрелся, прикидывая, чего бы из дедова жилища забрать в свою питерскую квартиру. Но, похоже, забирать было нечего. Взору предстали черно-белый телевизор, линялые дорожки на полу, трофейный, привезенный дедом с войны, выцветший гобелен с какими-то пастушками, старые дедовы валенки, притулившиеся возле железной кровати, и прочий хлам, место которому на помойке. Разочарованно присвистнув, Кауров уже собирался снова выйти на свежий воздух, чтобы как следует осмотреть дом снаружи, как вдруг вспомнил, что у деда Акима в кладовке имелся неплохой инструмент. Туда Геннадий и направил свои стопы.