Ольгу, мать-одиночку, из семьи пьющих родителей, старики считали себя вправе жалеть её. Ругать её отца, мать, сына, брата, сестру, бывшего мужа, свекровь, допустивших её до такой бедности, но ни в коем случае не рисковать своим благополучием, не делать пустых покупок. Они усмотрели в её предложении покушение не только на свои деньги, но и подозрение на свои умственные способности Разве они дураки, чтоб швырять деньги куда попало и надеяться на призрачное счастье.
– Нет, – махнул рукой дед.
– Я знаю, что тебя заставляют продавать, – показала свою осведомлённость старуха, – но нам билет не нужен.
Лотерейный билет у Ольги случайно завалялся. Она позабыла его вовремя сдать и теперь, в последний день перед розыгрышем предлагала его в каждом доме. И везде отказывались. Соседи, Галя с Алёшей и трое их ребят-школьников только посмеялись, доказывая почтальонке, что билеты выигрывают очень редко. Инвалид, Игорь, высокий и худой, стал объяснять ей, что если бы билеты часто выигрывали, то государству это стало бы не выгодно и оно перестало бы их выпускать. Вся улица знала, что Ольга не может продать билет. И если ни кто билета не возьмёт, то Ольге придётся оставить его у себя. И уже каждый ждал, когда почтальонка предложит ему билет, а он, не будь дураком, гордо откажется. Билеты покупают только глупые люди, вроде Ольги, те, что рожают от пьяниц, ютятся всемером в одной комнатушке, одним словом – непутёвые.
– Непутёвая! – шумела вечером Нюрка, мать Ольги, – сдай ты этот билет обратно!
– Не возьмут уже, – призналась Ольга и забилась в кресло. Кресло стояло у умывальника, вплотную к шкафу, и в нём можно было хоть немного отгородиться от семьи. Мишка, трёхлетний сын Ольги, выдвинул на середину комнаты два стула, натянул поверх одеяло и теперь это у него машина и крепость – всё вместе.
Он тоже, как и мать худенький, белоголовый, тоже хочет отгородиться от семьи. Забрался во внутрь, сидит, слушает, мечтает. Вот бы мамка не грустила, да папка непил, да бабка не ругалась. Нюрка собрала со стола старые, грязные газеты, служившие вместо скатерти, кинула их в печь, перед которой ползает худой мужик, пытаясь растопить её. Он отчаянно дует в поддувало, серые волосы свисают у него со лба, волочатся по полу, серая рубашка расстегнулась, цепляется за остриё железного листа, прибитого перед печью. Сырые дрова плохо горят. Мужик то открывает трубу пошире, то прикрывает её – печь дымит.