– Что все?
– Все, что было сказано мной под королевским дубом?
– Я не пропустил ни одного слова, мадемуазель.
– И, слушая меня, ваше величество могли подумать, что я злоупотребила вашим легковерием?
– Да, легковерием, это вы правильно сказали.
– Разве ваше величество не знает, что бедные девушки иногда бывают вынуждены повиноваться чужой воле?
– Простите, я не могу понять, каким образом та воля, которая, по всей вероятности, проявилась так свободно под королевским дубом, могла до такой степени подчиниться чужой воле.
– О, но угроза, государь?
– Угроза?.. Кто вам угрожал? Кто смел вам грозить?..
– Те, кто имеет на это право, государь.
– Я не признаю ни за кем права в моем королевстве угрожать.
– Простите меня, государь, даже около вашего величества есть люди, достаточно высокопоставленные, которые считают возможным погубить девушку без будущего, без состояния, не имеющую ничего, кроме доброго имени.
– Как же они могут погубить ее?
– Погубить ее репутацию, с позором изгнав ее.
– Мадемуазель, – проговорил король с глубокой горечью, – я не люблю людей, которые, оправдываясь, возводят на других напраслину.
– Государь!
– Да, мне тяжело слышать, что вместо открытого признания вы плетете передо мной сеть упреков и обвинений.
– Которым вы не придаете никакого значения?.. – воскликнула Луиза.
Король промолчал.
– Скажите же! – с горячностью повторила Лавальер.
– Мне грустно признаться в этом, – сказал король с холодным поклоном.
Девушка всплеснула руками.
– Значит, вы мне не верите? – спросила она.
Король ничего не ответил.
– Значит, вы предполагаете, что я, я… что это я задумала этот смешной, бесчестный заговор, чтобы так безрассудно посмеяться над вашим величеством?
– Боже мой, это совсем не смешно и не бесчестно, – возразил король, – это даже не заговор, просто довольно забавная шутка, и больше ничего.
– О! – в отчаянии прошептала Лавальер. – Король мне не верит! Король не хочет мне верить!
– Да, не хочу.
– Боже! Боже!
– Послушайте, что может быть естественнее? Представлю себя на вашем месте. Вот король идет за мной следом, подслушивает меня, подстерегает; король, может быть, хочет позабавиться надо мной; ну что же, а мы позабавимся над ним. И так как у короля есть сердце, уколем его в сердце.
Лавальер закрыла лицо руками, заглушая рыдания.
Людовик безжалостно продолжал говорить, вымещая на бедной жертве все, что он вытерпел сам: