Сначала осматриваю письменный стол и
книжные полки. Там ничего нет, кроме старых инструкций,
автомобильных схем и технической литературы. Я тщательно
пролистываю каждую книгу, каждый блокнот, но не нахожу ничего.
Работа есть работа. Точно также у меня лежат журналы по биологии и
химии, некоторые даже с автографом Тория. Единственное, что
заинтересовывает меня – записная книжка. Скачущим мелким почерком
Пола туда занесены имена и телефоны клиентов и работников станции
техобслуживания. Кладу ее в карман. Никаких предсмертных записок
нет. Никаких следов борьбы. Разве что на протертом линолеуме
чернеют следы, оставленные чьими-то подошвами.
Быстро осматриваю кровать – она
заправлена аккуратно, по-военному, как учили в Даре. Постельное
белье не новое, но чистое. Металлическая сетка чуть провисает. Сюда
нечего спрятать. Остается шкаф.
Вещей у Пола немного. Отодвигаю
рубашки, свитера, потертую кожаную куртку с чужого плеча. И
вздрагиваю, натыкаясь на гладкий металл пряжек.
Преторианский китель.
В полумраке ткань кажется не красной,
а скорее черной, поперечные погоны поблескивают тускло и
безжизненно. Точно такой же мундир висит у меня и у всех выживших
преторианцев.
– Зачем тебе это? – спросил однажды
Торий. – Это ведь напоминание о прошлой жизни. Обо всем, что
творилось в Даре. О страданиях и смерти. Вы действительно хотите
оставить себе такую память?
Тогда я не знал, что ответить. Но
теперь знаю: да, действительно хочу.
Начав новую жизнь, я приняли свое
прошлое со всей грязью, неприглядностью и всеми ошибками, и не хочу
повторить их снова. К тому же форма – единственная личная вещь,
разрешенная в Даре. Мы храним ее так же, как люди хранят старые
фотографии.
Я провожу ладонью по ткани. На ощупь
она кажется грубой. Справа подкладка слишком жесткая и похрустывает
от прикосновения. Нащупываю прореху и достаю тетрадь в
темно-зеленой выцветшей обложке. Она исписана знакомым мелким
почерком. Вот то, что я искал и что может пролить свет на смерть
Пола. Его дневник.
– Нашел что-нибудь? – слышится из
коридора.
Едва успеваю засунуть тетрадь за
пазуху и захлопнуть шкаф, как заходит Торий.
– Ничего, – ответ срывается с языка
раньше, чем я успеваю решить, говорить ли правду.
– Я тоже! – нервно бросает Торий, но
вдруг замолкает и настораживается. В коридоре раздаются шаги. Дверь
квартиры распахивается, и слышится голос старика: