На студии меня встречают куда более
сдержанно, хотя я чую их любопытство – оно вьется вокруг, будто
таежный гнус. Меня ведут по хорошо освещенному коридору, оттуда – в
комнату для гостей. Торий теряется позади, а я остаюсь один и
только теперь понимаю, во что вляпался.
Я. Васпа. Один. На телестудии. И
через несколько минут мне предстоит выступить на все
Южноуделье.
Прошибает пот. Одно дело – спорить с
доктором с глазу на глаз. И совсем другое – говорить для нескольких
миллионов людей! Я не привык к этому. Даже после Перехода
практически все переговоры вел за меня Торий. А я смотрел. Слушал.
Учился.
Мне подсказывают, куда надо идти. Но
я и сам вижу – площадка поделена на три сектора. Посередине
располагается ведущий. По сторонам от него – стойки с микрофонами
для участников. Каждая половина выкрашена в свой цвет. Я захожу с
левой стороны и отмечаю, что пол красный. Едва не спотыкаюсь,
потому что на долю секунды чудится, будто я иду по щиколотку в
свежей крови. Но такое впечатление создает освещение – яркие
софиты, направленные на сцену, бьют в лицо. Здесь ярче, чем в
инкубаторе Улья. А зал – темный. Я не вижу ничего, кроме силуэтов.
По привычке опускаю голову и смотрю под ноги. Поэтому не сразу
замечаю, как навстречу мне, по синему сектору, вальяжно и уверенно
идет Морташ.
К стойкам мы подходим почти
одновременно.
Я пропускаю момент, когда нас
представляют зрителям. Очухиваюсь, когда зал взрывается
аплодисментами – звуковая волна не менее мощная, чем взрывная.
Кошусь по сторонам, оценивая обстановку. Мне чудится какое-то
движение сверху, но лампы слепят, будто мириады солнц, и я не могу
ни подтвердить, ни опровергнуть опасение. Студия невелика, хорошо
освещена и наверняка хорошо простреливается насквозь. А Морташу
хватит ума прикрыться своими снайперами.
Завожу руку назад, тянусь пальцами к
рукояти стека – я еще не растерял реакции и могу перерезать горло
быстрее, чем враг нажмет на спусковой крючок. Но… пальцы встречают
пустоту. Лишь небольшая кожаная петля, свисающая с портупеи,
напоминает об утраченном оружии.
Гадюку избавляют от ее смертоносных
клыков. Разница в том, что свой ядовитый зуб я выдернул сам.
Ведущего зовут пан Крушецкий, но я
собираюсь называть его просто «господин ведущий», чтобы не
запутаться в именах. Морташ стоит, как ни в чем не бывало, прямой в
осанке, самодовольный и вылощенный. Ему не впервой улыбаться на
камеру.