Раньше мы были единым роем. Погибал
один – его место тут же занимал другой. Теперь все иначе. Мы
решили, что в новой жизни не будет насилия и убийств. Гибель Пола
зловещий знак. Он отбирает надежду.
Стыдно признаться, но мысли о
самоубийстве посещали и меня. Когда я вышел из кокона, меня отдали
на воспитание наставнику Харту. Следующие четыре года мне
перекраивали сознание и тело. Будучи солдатом, я участвовал во
многих сражениях и набегах. Меня бросали на передовую как кусок
мяса. Я знаю, что такое разрывные пули и помню, как ножи входили в
мое тело. Но выживал и возвращался в строй. Став преторианцем, я
находился от Королевы так близко, что она одним укусом могла
раскроить череп. Ее жало, толщиной почти в руку, трижды входило в
мой живот. Ей были нужны новые солдаты и новая пища.
Выдержав все это, глупо вешаться на
дверной ручке.
И тут я подхожу к аргу-менту в пользу
самоубийства и вспоминаю мокрое заискивающее лицо северянина. Оно
до сих пор маячит перед глазами. Напоминает обо всех темных вещах,
которые я творил на зараженных землях Дара. Можно принять это,
можно пытаться искупить. Но если Пола действительно сломило
что-то?
Вина?
Я вздрагиваю и смотрю на часы. Они
показывают полночь. В окно царапаются ветви тополя. Качается
фонарь, отбрасывая на стену оранжевые блики.
Листаю тетрадь и удивляюсь своему
красноречию. Пожалуй, хватит на сегодня. Мой ужин перед сном –
стакан воды и две таблетки. И не забыть задернуть шторы. Этот
чертов оранжевый свет напоминает отблеск пожара. А мне хочется хотя
бы одну ночь не видеть снов. Никаких. Вообще.
«Как бы не так!» – ехидничает сидящий
во мне зверь.
Сон начинается как продолжение
предыдущего. Но передо мной уже не зрелая женщина, а девушка. Почти
ребенок.
Ее глаза набухли слезами, и от этого
кажутся еще синее и глубже – две океанские впадины. Волнами
плещутся светлые косы. Я сгребаю их в горсть и заставляю ее
смотреть в свое изуродованное лицо. Девушка испуганно
всхлипывает.
– По-жа-луйста…
Ее шепот – как шелест прибоя. Она
трепещет в моих руках, будто выловленная из речки плотва.
Беззащитная. Хрупкая. Сладкая.
Я бросаю девушку на пол и рывком
распахиваю ворот ее сорочки. Из-под белой материи вздымаются конусы
грудей – уже сформировавшиеся, но еще нетронутые мужской рукой. Я
накрываю их ладонью, сминаю, как глину.