Фрол задумчиво посмотрел на герб Шереметьевых на предплечье
форменного комбинезона громилы, перевëл взгляд на лицо, не
обезображенное интеллектом.
— Эх, Тоша, — взгляд Фрола сфокусировался на поросячих глазках
здоровяка и сделался острым как скальпель, и таким же пугающим, как
если бы этот скальпель застыл в миллиметре перед глазами, — не зря
говорят, что одежда красит человека. Я тебя сначала и не узнал.
Только как не наряжай дерьмо, оно останется дерьмом. Антон Сергеев,
или лучше просто — гандон Сергеев, который порвался у твоего папки
и родился ты?
— Ах ты тварь! — громила махнул рукой, стремясь одним сильным
ударом разбить обидчику нос и деморализовать противника.
Фрол поймал руку в стальной захват, загнул в жёсткий болевой
так, что Тоша заскулил как подстреленный кобель, и откинул эту
скулящую псину в сторону. Ударом ноги распахнул дверь, заскочил на
второй этаж, где раньше была квартира его матери, ещё не понимая,
что попал в офисную часть заведения. Проскочил белые пластиковые
двери, быстро пролетел длинный коридор, и ворвался внутрь кабинета
с надписью "Директор" на двери, которую сорвало с петель от
очередного пинка.
— Что здесь происходит? Где моя мать? —требовательно спросил он
великовозрастную размалëванную матрону, сидящую за столом.
Матрона вставила в рот мундштук, затянулась сигаретой,
закашлялась, из-за чего её пышная искусственная грудь чуть было не
вывались из корсета.
— Кхе-кха... Бедный мальчик... — и из-за выступивших на глазах
слëз вышло это так жалостливо и сострадательно, что Фрол,
безотцовщина, с детства не переносящий жалости к себе, в мгновение
ока захотел её придушить.
— Говори! Где моя мать? — Фрол достал из кармана пообтесавшийся
об кости турков кастет, был такой эпизод в его военном прошлом, и
надел его на руку. — Иначе у тебя ни одной целой кости не
останется.
— И ты правда готов избить и искалечить старую больную женщину,
которой, из-за её пагубной любви к никотину, осталось жить мал мала
меньше? - лениво поинтересовалась директриса, не выказывая не
единого признака страха.
— Даже не сомневайся, — ответил Фрол, продолжая прожигать
женщину взглядом.
Матрона медленно встала, посмотрела в окно, ещё раз
затянулась.
— Мальчик, ты не там нашëл себе врага. Все мы — слуги. Я служу
князю Шереметьеву, а ты, пусть и в гражданку одет, но судя по
короткой стрижке, выправке и жëсткости, переходящей в жестокость,
служил в войсках. А значит, служил Императору. Думаю, ты поймëшь,
что от меня здесь ничего не зависит. Как звали твоя мать, мальчик?
У меня, знаешь ли, хорошая память.