Опустившись перед Виельгорским на колени, Толстой перевернул
друга на спину. Голова Иосифа безвольно мотнулась из стороны в
сторону, как у тряпичной куклы. На шее молодого графа мелькнули две
небольшие ранки-проколы, как будто от пиявки, со слегка побелевшими
краями и небольшой «синевой» вокруг, но Толстой не обратил на них
внимания.
- Ёся... Ёся, ты живой? – Алексей слегка потормошил Иосифа.
Виельгорский не ответил.
Толстой тряхнул приятеля посильнее и отвесил ему пару хлестких
пощечин:
- Ёся, ответь! Я тебе...
Виельгорский застонал и слабо пошевелился.
- Живой, паразит! Ну, ты меня и напугал! – Алексей, схватив
Виельгорского в охапку, слегка приподнял его, придерживая до сих
пор безвольно «болтающуюся» голову друга.
Иосиф открыл глаза и в недоумении уставился на нависающего над
ним Толстого.
- Алешка, с чего мне так худо? – едва слышно просипел он.
- Ах, кабы знать, Ёся? – пожал плечами Алексей. - Думается,
перебрали мы вчера плохого вина.
Виельгорский улыбнулся сквозь силу, а после едва сдержал рвотный
рефлекс:
- Ну, не настолько же плохого?
- Ты даже не представляешь, насколько... – охолодил Алексей
приятеля.
Толстой поднялся на ноги, схватил Виельгорского подмышки и
отволок к стене, где недавно сидел сам. Привалив друга спиной к
потрескавшейся штукатурке, Алексей вернулся к телам Паткуля и
безголового трупа в мундире цесаревича.
- Алеша, откуда на мне столько крови? - поднеся к лицу руки,
перемазанные густой подсыхающей кровью, спросил Виельгорский.
- Сдается мне, Ёся, что это Сашкина кровь, - тяжко вздохнув,
ответил Толстой.
- Паткуля? – уточнил Иосиф.
- Может быть, и его тоже... - Обходя кругом неподвижные тела и
едва сдерживая подкатывающие приступы тошноты, выдохнул
Алексей.
- Цесаревич? - Виельгорский завозился у стены, пытаясь встать на
ноги, но раз за разом сваливался обратно на пол.
- Судя по мундиру – он! – бросив еще один взгляд на безголовое
тело, произнес Толстой.
Виельгорскому, наконец, удалось подняться на ноги.
- О, Господи! Как же это? - При виде безголового трупа, крови,
размозженных остатков черепа, расплесканных по полу мозгов и крови,
его вырвало.
Толстой лишь развел руками, затем сам схватился за голову:
- Ни черта не помню...
- Алешка, скажи, что мне все это кажется... – проблеял Иосиф,
вытерев рукавом рот.
- Боюсь, Ёся, что это наяву!