— Ого, да у него не только комплексы, но и ярко выраженные
суицидальные наклонности, — умилился я.
— Барин. — Ефим, тоже прочитавший шедевр, аж заикаться начал. —
Да как же можно. Да ежели кто увидит, мы ж под суд пойдем! Это же
ужасно! Подождите, сейчас я за тряпкой сбегаю.
— Ужасно, — оценил я. — Но не могу не признать, что нарисовано
талантливо. А этот неведомый вандал часто сюда заходит?
— Да постоянно, — пожаловался Ефим. — Утром придешь — уже новое
непотребство. Сотрешь, вечером домой соберешься, на улицу выйдешь,
а там опять, спасу от него нет.
— Это хорошо, — улыбнулся я. — Пожалуй, я его тут подожду. Хочу,
так сказать, проучить паршивца лично.
Ждать пришлось не слишком долго. Когда время подошло к обеду
(которого в типографии у нас, само собой, не было), я заметил за
окном какое-то движение.
Чумазый паренек осторожно подошел к печатному дому и огляделся
по сторонам. С минуту постоял и, убедившись, что все чисто, быстро
достал из-за пазухи кусок угля и принялся разрисовывать стену.
Я на цыпочках подошел к двери, которая была предусмотрительно
приоткрыта. Понаблюдал немного за тем, как на нашей стене
появляется очередной обладатель исполинского достоинства, а затем
резко выскочил и схватил паршивца за ухо.
— Ай, больно! — тут же заныл тот.
— Мне тоже больно. У меня душа болит, когда поганят стены моей
собственности. — Я кивнул на незаконченный шедевр. — А ну пошли
внутрь.
Схватив мальчишку еще и за руку, чтобы не удрал, я втащил его в
здание типографии и захлопнул дверь. Ефим, увидев его, только что
от радости не запрыгал.
— Попался, скотиненок мелкий! А ну сымай портки, я тебе сейчас
ремня всыплю. Будешь знать, как стены поганить.
— Да ладно, Ефим, не трогай его. — Я остановил праведный гнев
редактора, который и правда принялся вынимать из штанов ремень. — И
так в тюрьме получит по первое число.
— В тюрьме? — Глаза паренька стали круглыми, как блюдца. — Да за
что ж в тюрьму-то?!
— Как за что? — удивился я. — За оскорбление Его Величества и
порчу чужого имущества. Да за то, что ты там про нашего самодержца
понаписал, тебя вообще в петлю засунут.
На мгновение в глазах мальца отразился страх, а потом он плотно
сжал губы.
— Ну и пусть. Я готов погибнуть за идею!
— А в чем идея-то? — осведомился я. — В разрисовывании стен
человечками с большими баклажанами?