– Хорошо, мы найдем ее и этого дядю! А сейчас спи!
– Ладно, папочка, я постараюсь заснуть. Только ты найди маму, а усатого дядю не надо…
Я ее приспал, напевая тут же сочиненную мной колыбельную о козлихе и козле, которые бодаются так, что у других вырастают длинные рога.
Уйдя в свою комнату, все думал о том, куда она, красотка, запропастилась? В эти минуты хотелось прижаться к ней, обнять и красиво, без мордобоя, трахнуть так, чтобы вышибить всю дурь и блажь из ее очаровательной башки.
Утром поехал на работу… В автобусе невольно прижимаюсь к крутопопым бабенкам, и не могу: мой "певец" начинает "солировать" – истосковался, бедняжка, по женским прелестям.
В цеху я, в брезентовых рукавицах, раздвинул горячую пресс-форму – перламутровые пуговицы, горьковато пахнущие, были блестящими, аккуратными, без брачка. Вспомнил: когда доводил матрицу и пуансон до зеркальной чистоты, в воображении всплыла Марина – рельефные бедра, сочная грудь с сосочками-клювиками, темный оазис волос на лобке.
Тут же смерчем ворвался в сознание вопрос: "Где же она, лахудрочка любимая?!."
– Матвей, как дела? – подошла ко мне краснощекая прессовщица.
– Как дела?..– Был я зол на всех баб. – Легла, да не дала! – брякнул я, стараясь громким голосом замаскировать грусть.
– Плохой ты кавалер, если сразу в постель тащишь!
– Да это я, Верочка, шучу! Я ведь вас, женщин, всех обожаю!
– От шутки, красавчик, можно забеременеть! Ха-ха-ха!..
Когда я пошел вдоль ухающих прессов, Верочка, нежно смотря мне вслед, лаская взглядом, тайно подумала о чем-то своем. Ей, очевидно, нравятся мои карие глаза, втянутые худобой щеки и, конечно же, волнение, которое ощущает она, стоя возле меня.
Она терпеливо будет ждать: ведь через неделю-две я снова приду в цех испытывать новую пресс-форму.
Вечером пришла Зина, школьная подруга Марины. Черные волосы, брови, глаза делали ее похожей на красивую колдунью. Когда Зина улыбалась, глаза ее казались плутоватыми.
Иногда, чудилось мне, глазища снаружи блестели радостью, весельем, а внутри бушевал хмель волшебства.
Зиночка приготовила борщ, жаркое, и мы сели за стол, пристально глядя друг на друга, с ощущением взаимной симпатии.
– За что выпьем? – подняла стопку хлебосольная гостья.
– А за тебя!
– Давай, Матвейчик, за любовь! Есть она все же, что бы ни говорили. – Хотела меня приободрить, приласкать теплыми словами. – Мы ведь с тобой друзья по несчастью.