- Я не знаю, что тогда делать, - графиня опустила голову,
печально глядя на свои тонкие пальцы. – Спрятать бы тебя
куда-нибудь. Может, попросить Голицына помочь сменить тебе имя,
фамилию. Спрятать в той же Сибири?
- Нет, мам, я без всякой замены имени «спрячусь» через несколько
месяцев в военной академии. Планы те же – Академия Суворова. Уж
туда ни люди Урочеева, ни тем более чертовы бритиши не дотянутся, -
заверил я, хотя сам видел эту ситуацию несколько иначе. Если
сказать точнее, я не успел ее достаточно обдумать, и все нынешние
соображения были лишь повторением мыслей прежнего Алекандра
Елецкого. Мыслей довольно сложных, путаных. С ними я разберусь в
ближайшие дни на основе своих гораздо более широких возможностей,
которых не было у прежнего Саши. А бритиши - сволочи они, почти что
во всех мирах. Подкуп, интриги и подлость – вот их ремесло.
- Скорее бы сняли этого негодяя Урочеева! – выпалила графиня. –
Почему же император не замечает очевидного?! – чуть помолчав, она
решила: - Мы сделаем так: я найму для тебя телохранителей и
обращусь к Голицыну, чтобы он подсказал, как разумнее распорядиться
с документами Петра Александровича, чтобы обезопасить тебя. Пока не
поступишь в академию, надежды люди будут сопровождать тебя в школу
и вообще за пределами дома. Завтра же решу эти вопросы.
- Нет. Этого делать не надо, - отверг я. - Не хочу, чтобы за
мной кто-то ходил хвостом. Да и позорно это. Вся школа смеяться
будет. Что касается Голицына, он тебе вряд ли что подскажет. Здесь
все просто: передать документы кому-либо, означает подставить под
удар этого человека, при этом не сняв рисков с нашей семьи. Еще
раз, мам, - я взял ее за руку, обращая больше внимание на
сказанное: - Все прекрасно понимают, что результаты исследований
папы можно скопировать. Если мы отдали кому-то документы – то это
не значит, что у нас нет их копий.
Озабоченная моей безопасностью, мама никак не хотела принять эту
простую и ясную мысль, в то время как прежде она слыла человеком
очень здравомыслящим.
Посидев с ней еще минут пятнадцать и успокоив ее, чем смог, я
поднялся в свою комнату. Первым желанием было прилечь и в тишине,
покое разобраться со своим новым телом, но едва я лег и
расслабился, как пожаловал врач. Что поделаешь, пришлось ненадолго
почувствовать себя подопытным кроликом. К моему неудовольствию
лекарь оказался излишне внимательным, даже въедливым, разглядывал
синяки на лице, губы, заплывший глаз, словно эти явления в его
практике были чем-то этаким, выдающимся. Затем заставил смотреть
меня в маленькое зеркальце, поочередно прикладывая к различным
частям тела металлические пластины с мерцающими кристаллами реурта,
бормотал что-то, нажимая кнопки на своем нагрудном концентраторе. А
затем случился нехороший казус: его внимание добралось до моего
живота и почти затянувшийся ямочек – следов сегодняшних ножевых
ранений.