Мать сидела с безучастным лицом. По
ее щекам текли слезы и, казалось, она не слышала, как пришел
единственный сын. Худенькие плечи вздрагивали в беззвучных
рыданиях, и Мишка бережно обнял ее, вдохнув родной запах маминых
волос.
— Мам! — он не умел утешать плачущих
женщин. Для него, мальчишки, это было непривычно и сложно. — Не
плачь, мам! Ну, ты чего?
— Меня в магистрат вызывали, —
выдавила мама. — Сказали, нужно слепок матрицы делать. Я говорила
им, что мне еще почти десять лет положено, а они... Они даже
слушать не стали... Сказали, что я уклонистка, и что мне должно
быть стыдно...
Она снова зарыдала, а Мишка застыл,
придавленный этой новостью. У мамы был рак легкого, и он вполне
поддавался терапии. По крайней мере, она уже жила с ним пять лет и
даже шутила, что унесет его с собой в Зазеркалье. Мишка был поздним
ребенком, мама родила его в тридцать восемь. Ему только
восемнадцать, а она так хотела дождаться внуков. Странное желание
для современной жизни. Скорее всего, сказывалось воспитание, что
она получила на далекой Родине, оставшейся теперь за Железным
занавесом. В Германии внуков не жаловали, считая, что детей должны
воспитывать их собственные родители. Так что случилось? Неужели
страховка не покрывает лечение?
— Страховку в школе срезали, — мама,
словно угадала его мысли. — Я слишком дорого обхожусь местному
бюджету. Так мне сказали. Я... Я не знаю, что теперь делать.
— Мам, там неплохо вроде, — неуклюже
утешил ее Мишка. — По телеку так говорят. И знакомые мои освоились
там. Будешь звонить по Скайпу, какие проблемы?
— Ты не понимаешь, — мама горестно
покачала головой. — Не нужна мне эта вечная жизнь. Я боюсь ее. Я не
хочу ходить на работу еще миллион лет. Да и чем я там буду
заниматься? Я же учитель. Кого я там буду учить?
— Там новые профессии дают вроде, —
осторожно сказал Мишка.
— Я хочу прожить свою жизнь так, как
мне ее дал господь, — воспаленными от слез глазами посмотрела на
него мама.- Я же крещеная. Мы вспоминаем его, только когда нам
плохо и страшно. А ОН смотрит на нас и плачет. Я верю в это. Куда
меня хотят отправить? Это же ад, Мишенька! Вечная жизнь там, где
живут одни старики и нет детского смеха — это ад. Понимаешь это,
сыночек? Чистый, спокойный ад. Вот я живу ради тебя. Я радовалась
твоим первым шагам, целовала твои сбитые коленки и гордилась твоими
успехами в школе. Даже когда ты шалил, и я тебя ругала, то все
равно гордилась тобой. Я часами смотрела на тебя, когда ты засыпал,
и не могла наглядеться. Да я и сейчас иногда так делаю, если
честно. А сейчас тебя хотят забрать у меня. Ради чего мне жить
целую вечность, скажи?