Вот уже несколько часов наш состав движется или вернее – НЕ
движется в мешанине ему подобных, напоминая мне идущую на нерест
рыбу, задыхающуюся в толчее. Несколько часов, как мир состоит из
запахов креозота, гудков паровоза, бесконечного лязганья и
какого-то судорожного, эпилептического подёргивания состава.
Ещё теплится ночь, но добрая четверть пассажиров не спит – уже,
или ещё…
Молодые родители слева от меня, поглядывая в окно, и по
каким-то, только им ведомым признакам, видя скорое окончание пути,
собирают малышей. Те, сонные и тёплые, ничего не понимают, и хотят
писать, какать, спать и на ручки…
Дальше – компания работяг, влезшая в вагон на одном из
безымянных полустанков уже затемно, пьют и с надрывом обсуждают
Линдона Джонсона, агрессивную политику Великобритании,
мастера-суку, расценки на работу и похмельное качество самогонки от
Петровича по сравнению с портвейном «Три топора» - вперемешку. У
них всё – с надрывом, так что ещё чуть, и на груди начнут рваться
рубахи, и покатится по вагону безобразный громкоголосый скандал,
перерастающий в драку. Но пока – пьют.
С другой стороны компания пропахших дымом и потом мужчин,
грязных, бородатых и обглоданных комарами, с огромными рюкзаками и
одной на всех расстроенной гитарой, на которой они иногда начинают
по очереди что-то наигрывать, и всегда - скверно. Голоса, впрочем,
вполне приличные, что несколько исправляет ситуацию, делая её менее
артхаусной.
По виду - не то самодеятельные советские туристы из матёрых, не
то – шабашники из вовсе диких мест или геологи, а может, и вовсе
другой типаж советского человека. Я пока не всегда понимаю, кто
есть кто в здешней действительности.
На багажной полке храпит запоздавший дембель, которого вчера
всем вагоном поили и кормили так, что у парня, у которого ещё не
сошли толком юношеские прыщи, не было никаких шансов. Он
оглушительно храпит, и, обожравшийся всего вперемешку, изредка
тоненько, но очень звучно пердит, внося немалый вклад в густую,
почти венерианскую атмосферу плацкартного вагона. Собственно,
претензий к дембелю нет, а так… зарисовочка.
Здесь, в вагоне, вообще много… выпуклого. Народ в этом времени
приучен к коллективу, к жизни в стаде, и хотя его, народ, всячески
приучают к балету, симфониям и хорошим манерам, тяготеет всё больше
к похабным матерным частушкам, да и манеры у многих, представляющие
собой смесь незамутнённой деревенской простоты и лагерных ухваток,
порой вызывают оторопь.