Я тогда, прервав нашу тренировку, просто шагнул вплотную к
сестре, схлопотав пару довольно чувствительных ударов, обнял её и
развернул так, чтобы оказаться на пути разъяренного отца. Вывернув
шею, чтобы взглянуть ему в глаза, я постарался передать всё своё
удивление, всё непонимание и ужас, от того, что он собирался
сделать.
Пантомима трёх Хьюга, грустно улыбался я потом, вспоминая, как
отец, дядя и я перебрасывались взглядами. Ничего не произошло, но
осадок… остался. Стыд отца, настороженность в его отношении дяди, и
моя горечь. Горько, ужасно горько видеть, когда в семье происходит
такое. Особенно, когда ты помнишь, как это — быть кланом-семьёй,
быть дружными и всегда готовыми на взаимопомощь. Хорошо, что Хината
ничего не поняла, решив, что я просто захотел пообниматься. И слава
Ками, что Хиаши-доно ничего не сказал тёте — она бы папу не
простила. Даже за намерение.
А потом… вот кого я по-настоящему ненавижу, так это Кумо.
Проклятые облачники захотели себе бьякуган и решили выкрасть
Хинату. Хиаши-доно убил шиноби, пробравшегося на территорию Хьюга.
Убил, и я до сих пор не понимаю, почему руководство деревни заняло
сторону врага, а не поддержало наш клан. Проклятые политиканы были
согласны отдать Главу Клана, сильнейшего клана Конохи! Отдать врагу
бьякуган, преподнести его на блюдечке! Да, тяжелая политическая
обстановка, да, угроза войны! Но! Раз и навсегда, в моих глазах,
как минимум, Сарутоби Хирузен потерял свою честь!
И на фоне мерзкого поступка торгаша, на фоне лая гиен, которых
зовут старейшинами деревни, на фоне молчаливого попустительства
большинства из совета джонинов. На фоне всей этой мерзости,
настоящими столпами чести, достоинства и жертвенности были мои дядя
и отец.
Первый, несмотря на своё главенство в клане, был готов отдать
свою жизнь. Второй, не дал Клану лишиться главы, не отдал в
загребущие, потные ладошки облачников бьякуган. Отец пожертвовал
жизнью ради клана и брата. Я провожал его бездыханное тело без
слёз, чтобы никто не видел моей боли. Я провожал его взглядом,
полным гордости, как героя, на которого стоит равняться.
Тогда, смотря вслед несущим отца, я почувствовал, как на моё
плечо легла ладонь дяди.
— Прости меня, Неджи, — раздалось тихое, почти неслышное.
Я повернул к нему голову и встретился с ним взглядом. На
привычно равнодушном лице белели невыразительные глаза Хьюга,
полные боли и сожаления.