Едва аудиенция главы безопасников
закончилась, в кабинет заглянул секретарь и спросил:
– Ваше величество, можно?
Я кивнул, и через минуту передо мной
появилась высокая подставка, на которую водрузили снятое с
экспозиции полотно.
Девушка в нереалистичном, сказочном
антураже. С горой артефактов у ног и светлячками вокруг головы.
Я помнил и понимал, что для портрета
позировала Филиния, но видел на холсте исключительно Маргариту. Она
вызывала смешанные чувства. С одной стороны раздражение, а с другой
– сильное желание защитить.
Словно окликаясь на эти мысли,
подвеска на шее опять встала колом. Я мимолётно ухмыльнулся –
хорошо, что только подвеска, впрочем… стоп. Неуместную волну
мужского желания я погасил, а сам откинулся на спинку кресла. Потом
вообразил Марго в роли личной телохранительницы, и… погасить новую
вспышку желания оказалось сложнее.
Кто там говорил про любовниц?
Новый тяжёлый вздох, и я признал, что
заниматься этим нет времени.
Вернее, время-то найду, но… Нет.
Ровно в этот момент в кабинет опять
заглянул секретарь и сказал:
– Ваше величество, аудиенции просит
королева-мать.
Хм…
Просит. Угу. К сожалению, в случае
мамы, «просит» – лишь речевая форма. Попробуешь не удовлетворить
такую «просьбу», и тебе сожрут весь мозг.
– Я буду рад, – устало кивнул я.
Не успел сказать, как пространство
наполнилось ароматом духов, а у меня возникло желание прикрыть
голову финансовым отчётом. Просто улыбка, игравшая на губах
матушки, ничего хорошего не предвещала! Леди Мирра была слишком
воодушевлена.
Из приятного – секретарь сообразил
немного опередить леди и, словно невзначай, накинуть на
выставленный посередине кабинета портрет кусок ткани. Матушка
покосилась, однако ничего не сказала. Уже хорошо.
А когда королева-мать опустилась в
кресло и объяснила зачем пришла, я понял, что всё катастрофически
плохо. Смысл недлинной, но витиеватой речи сводился к тому, что
леди Мирра разочарована принцессами, которых сватала мне последние
полгода, и более того:
– Укрепление межгосударственных
связей – это важно, но я подумала и поняла, что такой великолепный
генофонд как твой, должен оставаться в стране.
Это заявление убило. Наповал.
Настолько, что я напомнил:
– Мой генофонд и так останется в
стране, я ведь не собираюсь уезжать или вывозить детей.
– Я не про это, ты не понимаешь, –
махнула рукой матушка.