- О нем тоже позаботимся, - пообещал Кащей. – Но вначале – Серый
Волк.
- Пошли за ним чудище какое-нибудь! – жадно оскалилась баба-яга.
– Только не кого попало – этот песий сын не лыком шит, да и
Ванька-дурак мастак мечом размахивать! Дурное-то дело нехитрое, ему
как раз впору! Так что ты пострашнее кого пошли, поужаснее!..
Горыныча пошли!
- Нет, - отказался Кащей. – Горыныч слишком велик и громок,
незаметно ему на Русь не слетать. Он и так воду взбаламутил, когда
кота Баюна вызволял. Да и разыскивать их Горыныч долго будет.
Другого пошлю, потише, да пошустрее.
- Это кого ж?
- Очокочи. Когда нужно кого изловить, он себе равных не
знает.
Сопровождаемый кутающейся в собачью ягу старухой, Кащей
спустился во двор. Там, как обычно, творилась кутерьма. Кто-то
что-то волок, кто-то что-то грыз, кто-то с кем-то сворился. Двое
псоглавцев что-то не поделили с крупным людоящером и заливисто на
него тявкали. Несколько горных карл понуро выслушивали
отчитывающего их Сам-с-Ногтя. Из дальнего конца слышался
оглушительный звон – то Горыня отвешивал Дубыне щелчки.
Братья-велеты играли в кости.
При появлении Кащея все сразу замирало, стихало. Нелюди, нежить,
нечисть и прочие страхолюды испарялись с пути своего царя, страшась
помешать ему единым звуком. Только дивии оставались недвижимы, лишь
чуть повертывая железные головы.
Дворов при Костяном Дворце несметное множество. Словно не дворец
вовсе это, а малый городок. Изрядная толика Кащеевого войска
разбила здесь стоянку. Хлевы повсюду, конюшни, псарни. Есть
«псарне-конюшни» - там псоглавцы своих коней с собачьими мордами
держат. Один двор, особо просторный, весь в распоряжении Змея
Горыныча.
А Кащей прошел к замызганному, в кровавых потеках сараю. Оттуда
доносились два голоса.
- М-ма!.. Мэ-мэ!.. Мммооо!.. – то ли рычал, то ли блеял
один.
- Кабы не было зимы в городах и селах, никогда б не мерзли мы…
сука, да что ж так холодно-то?! – то ли напевал, то ли бранился
другой. – На улице погода в любое время года паршивая такая, что
просто подыхаю...
- Здравствуй, здравствуй, котище Баюнище!.. – сунула нос в сарай
Яга Ягишна. – Как живешь-можешь, все ли поздорову?
- Изыди, бабка! – фыркнул огромный зверь, утирая окровавленную
морду. – Не видишь, кот Баюн трапезничать изволит?!
Он и в самом деле жадно чавкал, уминая целую коровью тушу.
Точнее, полтуши – вторую половину терзал жуткий страхолюд.
Козлоногий, козлорогий, с торчащим из груди лезвием-полумесяцем.
Это и был Очокочи – старый рикирал дак, топорогрудый сатир.
Возможно, самый последний сатир на свете.