- Ага, плети больше! – фыркнул отец Онуфрий. – Можа, и найдется
кто дурной, поверит!
- Да не приносим мы людей в жертву! Не приносим! Это как раз вы
своего бога жрете! Людоеды!.. нет, богоеды!..
- Штооооо?! – заревел отец Онуфрий. – Ты что такое ляпнул,
язычник?!
- А что, нет?! Плоть Христова, кровь Христова – это что
такое?!
- Вино это! Хлеб! Ты что, язычник, издеваешься?!
- Да знаю, что вино и хлеб – чать, не совсем дурной! Только с
каких пней вы это такими словами называете?! Самим не мерзотно
плоть да кровь-то вкушать?!
- Так то ж евхаристия! Причащение! Символическое! Во славу
жертвы Христовой! Духовная пища – чтоб очиститься и освятиться!
Князь Глеб смотрел и слушал со все большим любопытством. И
другие зеваки тоже смотрели и слушали, как развивается богословский
диспут. Был он, конечно, очень бурен, на глазах перерастал в свару,
но все равно захватывающ.
- Язычники вы! Язычники проклятые! – уже в голос завыл отец
Онуфрий.
- Не язычники, но адепты Веры! – воскликнул Всегнев. – Ибо вер
иных по правде и не должно быть! А за язычника я тебя посохом
огрею!
- Ты неправ, сын мой! – рявкнул отец Онуфрий, шарахая Всегнева
по лбу крестом.
Крест у архиерея был тяжелешенек. Волхв Даждьбога даже
пошатнулся, словно прилетело ему не святым символом, а разбойничьим
кистеньком.
Однако мигом спустя он отвесил сдачи посохом. Отец Онуфрий потер
ушибленное плечо и вцепился Всегневу в бороду. Тот вцепился в
ответ. С воплями и матюками святые старцы принялись дубасить и
плеваться друг в друга.
- Может, разнять их, княже? – обеспокоенно пробасил Самсон.
- Это зачем еще? – хмыкнул Глеб. – Как раз самое интересное
начинается. Дайте-ка мне калача кус и медовухи жбан.
Чашник услужливо все подал. Откусив кусок свежеиспеченного хлеба
и отхлебнув хмельного, князь прочавкал:
- Ща наглядно увидим, чья вера сильнее!
Дружинники тоже оживились, стали передавать из рук в руки медяки
и даже сребреники. Воевода Самсон, опустив очи долу, тоже побился с
кем-то об заклад, поставив целых пять кун на архиерея.
Хотя в целом ставили на старцев поровну. Росту они были примерно
единого. Оба саженные, крепкие, похожие на древние кряжистые дубы.
Отец Онуфрий в младости ходил среди лучших кметов молодшей дружины,
немало помахал и брадвой, и сабелькой. Да вишь, не задержался
надолго – услышал глас Божий, рясу надел, архиереем стал. Ан в сече
и сейчас бывает – вон, с Кащеевой татарвой не так давно бился, ухо
потерял даже.