Утром Резакин собирался на заседание
Комитета.
- Папка на работу идет,- Светочка,
восемнадцатилетняя дочь писателя, расправила на его груди
знаменитый свитер.
- Дела государственные...- улыбнулся
он.
- Папка у нас умный,- Светочка
поцеловала его в щеку.
- Если после института задержишься-
позвони. Мать вон изводится вся, когда тебя долго нет.
- Обязательно,- Света поцеловала отца
в другую щеку, он взял кожаную папку и отправился к лифту.
Поворачивая ключ зажигания, подумал,
какая же все суета и тлен. Главное - семья. Света. Надо отправить
ее учиться куда-нибудь в Англию. В этой проклятой стране жить стало
опасно. Только еще бы деньжат немного подзаработать. Вон у
вице-премьера Селянского и жена и дети давно в Англии и в Штатах.
Правда, у него возможности иные.
Комиссия заседала в здании на Старой
площади. В этом кабинете некогда хозяйствовал завотделом по связям
с братскими коммунистическими движениями. Волна преобразований
вымела его отсюда и швырнула в кресло министра по делам труда.
Члены комитета - недисциплинированная
публика, которую обычно трудно было держать в каких-то рамках, на
заседания являлись четко и вовремя. Видимо, причина крылась не
только в желании поучаствовать в государственных делах и повершить
судьбами...
Десять человек собрались в комнате
отдыха. По установленной привычке начиналось все с небольшого
чаевничанья. Когда отыскивался повод, то могли и смазать встречу
выпивкой. Вот так мило для начала посидят, поговорят, обсудят дела
на политическом и литературном фронте (семеро из десяти имели
отношение к печатному слову), а потом перейдут в зал заседаний. И
там займутся работой.
Перед заседанием Резакину предстояло
переговорить с несколькими людьми.
Первым он отвел в сторону
попа-правозащитника, отлученного от церкви за кражи. Одно время его
еще привлекали по интересной статье - за мужеложство, и после этого
он преисполнился ненависти к любому государству вообще и к
российскому - особенно. Внешне он весьма походил на Вельзевула - с
острой бороденкой и злыми колючими глазами.
Поп-расстрига понимал все с
полуслова. Пригладив бороду, он кивнул:
- Что ж, угодное Богу дело.
Примерно такой же разговор состоялся
у Резакина с известной поэтессой, отличавшейся необузданным
истеричным нравом. Выступая на одном из митингов в защиту
демократии, она в экстазе так рванула на себе блузку, что на забаву
публике вывалилось из выреза ее убогое хозяйство.