– Почему Бог не дал мне сына?! – он по-отцовски провёл рукой по моей спине. – Если ты ударишь меня и свяжешь, возможно, тебе удастся сбежать, а мне – остаться в живых.
– Тебя всё равно накажут.
– Бог с ним, не впервой с плетью поздороваться.
– Как я уйду без неё?
– С ней точно ничего не выйдет. Там много охраны и слуг, ты не пройдёшь. Разве что собрав армию отца вернёшься, тогда есть шанс, – он горько вздохнул, – и всё-таки я – Иуда.
– Ты – не предатель, Анастасио, ты – хороший человек! Я приду за тобой и освобожу, обещаю!
– Ваши люди не пощадят наших женщин…
– Этого я не обещаю, ты сам всё понимаешь. Но твои дочери могут сбежать… Одно твоё имя, Анастасио, – и им отворят врата. А уж после, я позабочусь о твоей и их безопасности. Давай, убежим вместе!
– Тогда кто предупредит моих девочек? Нет. Иди один. Иначе мне придётся тебя заковать. Хочу, чтобы ты знал, Эрнесто, – он как-то особенно тепло произнёс моё имя, – я делаю это для тебя, как для сына, которого у меня нет. Не ради денег и освобождения, но из сострадания к твоему горю.
– Я знаю это, добрый человек. Спасибо!
– Ударь меня, вот хотя бы тем ящиком.
– Зачем?
– Без крови и побоев меня сразу же на дыбу определят, а так, может быть, доживу… Торопись! Скоро закончится обед, и стражники вернутся, – он начал раздеваться, – одень мою одежду и обувь, босиком всё равно далеко не уйдёшь, а так не будешь сразу бросаться в глаза…
– Бог не оставит тебя, Анастасио!
Я старался ударить его несильно, и всё же глубоко рассёк бровь, густая кровь потекла по лицу. Убедившись, что старик не умер, я, прося прощения, связал ему руки его же верёвкой.
– Прости, отец, и жди меня! Я очень скоро вернусь, во что бы то ни стало, если только останусь в живых.
Прихватил его оружие и флягу с водой, запер камеру и стал выбираться.
Одному охраннику без лишних звуков я перерезал горло ножом, так, словно занимался этим всю жизнь. Второму пронзил сердце. Но звук его падающего тела обратил на себя внимание третьего, а с ним пришлось повозиться, прежде чем он умолк навеки. Убивая этих людей, я слышал только одно – крики отчаяния моей изнасилованной жены и был беспощаден, как раненый зверь.
«Я здесь всё залью вашей поганой кровью!» – пообещал себе.
Вырвавшись на свежий воздух, от которого закружилась голова, я чуть не ослеп от света. Глаза начали слезиться, почти ничего не видя перед собою, шатаясь, побрёл прочь. Кто-то со стороны принял меня за пьяного.