Мои глаза настолько привыкли к темноте, что стали различать движение мышей и крыс в подземелье. Тело постепенно восстанавливалось, мне удалось обследовать помещение, и я вынужден был признаться себе, что сбежать без чьей-либо помощи невозможно.
Анастасио и слушать не хотел о том, чтобы посодействовать мне. Он всё так же по-христиански заботился о моём бренном существовании, но на этом всё и заканчивалось. Приносил мне пищу, часть которой, как я догадывался, составлял его собственный обед. В очередной раз старик зашёл внутрь камеры, установив факел, сел со мной рядом и смотрел, как я ем, и лишь когда закончил трапезу, сообщил:
– У меня плохие новости, парень, велено заковать тебя в кандалы. Хозяин узнал, что ты оклемался и боится побега.
Я чуть не подавился остатками пшеничной лепёшки, застрявшей поперёк горла.
– И ты сделаешь это?!
– Лучше я, чем кто-то другой… Постараюсь не причинить тебе боли.
Я схватил его за руку и взмолился:
– Анастасио! Неужели ты, с твоим добрым сердцем, позволишь мне сгнить у тебя на глазах?
– В планы господина не входит твоя смерть.
– Ещё немного и я ослепну от темноты, и сгнию в этом погребе, подобно прошлогоднему овощу, тем более, если ты лишишь меня возможности двигаться.
Он посмотрел мне в лицо с сожалением и скорбью.
– Мне очень жаль, Эрнесто, – он впервые назвал моё имя. – Я искренне привязался к тебе, парень, но я служу моему синьору.
– Сколько я уже здесь?
– Второй месяц пошёл…
– Лучше убей меня! Нет больше сил терпеть. Я превратился в вонючий кусок дерьма и скоро заживо покроюсь плесенью. Не можешь? Дай мне твой нож, я всё сделаю сам. А ты скажешь потом, что я силой завладел им!
– Что ты говоришь, мальчик! Ты – молод и полон сил. Ещё всё может измениться!
– Где моя жена, что с нею?
– Она при господине, жива, это всё, что мне известно.
– Очередная игрушка для престарелого детины?
Тяжелый вздох вырвался из его груди.
– Он любит хорошеньких женщин? Да, Анастасио? Я слышал про твоих дочерей. Разнообразная жизнь у господина! А ты служишь ему верой и правдой…
– Замолчи. На то его право «первой ночи».
– Вы здесь – дремучие люди! Давно уже нет такого закона! Уже сто лет назад Папа Римский запретил это извращение!
– Ты врёшь!
– Вас не просветили, чтобы продолжать бесчинствовать! Конечно, откуда вам, бедным крестьянам, знать, что написано в папских буллах?