Ну что ж, дождусь лучших времён, а там и будет мне тёплый ночлег
да домашняя еда. Но не сегодня, никак не сегодня.
Нацепив плащ и схватив котомку, я спустилась вниз и водрузила на
стойку перед удивлённой хозяйкой ключ в паре с серебряной монетой,
после чего выдавила из себя извиняющуюся улыбку:
– Спасибо за гостеприимство, но, к сожалению, мне пора, – и,
быстро развернувшись, покинула место дислокации, чтобы не
выслушивать ненужных вопросов.
– А как же… Праздник…– разочарованно протянула та, – и Рэйв
пошел к молочнику за…
За чем пошел Рэйв я уже не услышала, потому как в три шага
добравшись до конюшни, шустро седлала рыжика. Даже тот, казалось,
смотрел на меня с осуждением. А тебе то чего? Тебя вот не ищут,
чтобы отдать со всеми потрохами в разведение к каким-то
шрамированным…
Не прошло и пяти минут, как я покинула гостеприимное заведение,
и припустила резвой трусцой вон из города Ёлкин…
*
– Этого в застенок, – слуги с готовностью подхватили кузнеца под
руки и утащили в указанном направлении.
Шейн досадливо потёр переносицу, и вышел из негостеприимной
избушки, в печи которой дотлевала толстая коса. Настолько плотная,
что даже огонь её толком не брал.
Мужчина проследил, как будущего арестанта волокут в сторону
поселкового острога и нахмурился. Следом за процессией семенила
плачущая старушка, очевидно, мать провинившегося вояки. А тот не
сказал ни слова. Упёртый. Поэтому и ссориться с подобными людьми не
хотелось. Смелые враги не нужны никому.
– Выпустишь его к вечеру, – бросил он брату, направляясь к
лошади, – и проследишь за каждым шагом.
– А ты?
– Наведаюсь к шаману.
Наверное, стоило сделать это с самого начала.
Старый клановый шаман жил далеко в лесу, давно забросив мирские
дела, и совершенно слившись с природой. Поэтому и людей он видеть
не желал. Так что, выехав за околицу, Шейн спешился и привязал
лошадь у ближайшего дерева. За её сохранность можно было не
опасаться, ведь гербовое клеймо на седле послужит лучше всякой
защиты.
На миг сомкнув веки, мужчина сконцентрировался, привычно
напрягая тут же отозвавшиеся мышцы, чтобы спустя секунду открыть
глаза уже зверем.
На залитой солнцем поляне перед замшелой скальной пещерой сидел
старик. Он и сам напоминал ту скалу, насколько неподвижным казался,
застыв, словно и вовсе неживой. Птицы свили гнездо в седой голове,
а его одежда превратилась в старое истлевшее тряпье, но старый
шаман давно перерос все эти условности. До собственного вида ему не
было никакого дела. Лишь один его белесый морщинистый глаз слегка
приоткрылся, когда на поляну осторожно ступил снежный зверь. Старик
с трудом растянул губы в слабую улыбку. Слова были излишни. Да и не
помнил уже старый шаман, как говорить. Но волк понимал и без
слов.