Повестка в монастырь - страница 24

Шрифт
Интервал


Правда, в глубине души была жалость, что вся кипучая деятельность закончилась. Не будет больше переживаний, где достать кирпич, на чем привезти шпаклевку, куда складывать цемент. Словно ушла какая-то часть жизни.

Торжественные мероприятия затянулись надолго. Когда игумен проводил всех гостей и монастырский двор опустел, уже опускались сумерки. И тут игумен заметил в углу двора на куче аккуратно сложенного кирпича две молчаливые фигуры.

Присмотревшись, он разглядел, что это сидели Ванюшка и Матвей Филиппович. Они молчали. Матвей Филиппович задумчиво мял в руках сою рабочую кепку, а вот Ванюшка…

При взгляде на него игумен непроизвольно вздрогнул. Взгляд у Ванюшки был осмысленным, а лицо сосредоточенным. Это уже был совсем не деревенский дурачок.

Стараясь не шуметь, игумен направился к себе в келью.

А Ванюшку после этого никто и не видел. Храм восстановили, и он пропал. Наверное, помогает где-то в другом месте.

Матвей Филиппович по-прежнему – предприниматель, и его работники, по слухам, им довольны.

Искушение


После посещения Иверона он, как всегда, приложился к Иверской иконе Божьей матери. И как всегда испытал одно и то же чувство.

Перед иконой исчезали все мысли, словно выдуваемые ветром. Уносились прочь возможные просьбы, желания и слова. Матушка смотрела строго, словно говоря: я сама знаю, что тебе нужно.

В голове наступало безмолвие.

Только потом через некоторое время постепенно всплывали слова молитвы и благодарности.

Выйдя из монастыря, он набрал фляжку воды из святого источника. Приложил флягу к губам, сделал пару глотков чистой холодной воды.

Разве это не чудо: всего в нескольких метрах от моря – источник совершенно чистой пресной воды. Как раз в том месте, где икона была обретена.

Антоний посмотрел на солнце. Надо было торопиться, чтобы успеть в свой монастырь.

У монастырских ворот со своей машиной копался монах Мелхиседек из сербского монастыря. Он направлялся в Кариес и обещался подвезти до поворота, насколько можно. Дальше придется идти пешком.

Открыв дверь старенького джипа, Антоний смахнул пыль с сиденья, бросил котомку назад.

– Едем?

– Едем, брат, да.

Мелхиседек плохо говорил по-русски, но небольшого словарного запаса вполне хватало для общения.

Антоний открыл окно. Помимо набившейся в салон пыли, было еще очень жарко. Натужно взревев, машина пошла на подъем.