Потом они с Этайн выходят на улицу, прогуливаются по дощатым
улочкам Колеса, при полном попустительстве охранников поднимаются
на стены, любуются звёздами — и разговаривают. Он рассказывает о
далёких безлюдных мирах, в ручьях которых валяются золотые
самородки, о суровом крае, в котором живут узкоглазые охотники,
копьями убивающие огромных китов. Она — о стадах коров и овец,
пасущихся на зелёных лугах, чистых реках, стремящихся из озёрного
края к морю, стадах идущих на нерест лососей, золотых облаках над
бесконечными каменными изгородями.
— Почему ты не рассказываешь о своих подвигах? Если верить
Азару, стен твоего дома не разглядеть за головами убитых
врагов!
Этайн не видит в своём вопросе ничего странного — с детства
привыкла слышать хвастливые рассказы воинов о боях и сражениях,
видела доказательства их доблести, за волосы привязанные к поясам и
дугам боевых колесниц.
— Я не собираю голов, не поедаю печень и сердце поверженных
противников и не люблю хвастаться тем, сколько людей лишил жизни.
Жалею, если приходится убивать.
Прохладная ладонь легко касается Роминой щеки:
— Не рассказывай об этом отцу — не поймёт. Извини, не думала,
что бывают на свете мужчины, которые не любят хвастаться. Ты
странный.
Иногда они просто молчат, стоя рядом на какой-нибудь башне.
Потом он провожает её до двери, на прощание Этайн легко касается
его щеки губами, и скрывается за дверью. Маха толкает вожака
плечом, намекая, что тому тоже пора спать. Она не одобряет его
поведения. Самку давно нужно было забрать в свой прайд, не тратя
времени на дурацкую болтовню.
Снегопады сменились холодной моросью ранних весенних дождей,
потекли ручьи, вешние воды превратили окрестные болота в огромное
озеро. Поплыли по небу стаи перелётных птиц. Ещё месяц — и
закончится отведённое Романом на посещение здешних жрецов
время.
***
— На чём мы вчера остановились? — Парабат не спеша шагает по
галерее внешней крепостной стены, Роман идёт рядом — места хватает,
здесь не то, что два философствующих пешехода, пара телег запросто
разъедутся.
— Оглянись вокруг, — жрец остановился, переводя взгляд с
медно-красной, покрытой поверху зелёной патиной крон, стены
соснового бора на далёкую гладь заснеженного болота. Лес и болота,
чернота ночи и солнечный свет, небесные созвездия и завитки узоров
на поверхности древесины — во всём этом разнообразии скрыт один
закон, одна изначальная сущность. Сущность настолько необъятная,
что изучить и познать её невозможно, можно лишь постичь, затратив
на это не одну жизнь. И именно в этом, наверное, состоит назначение
человека в мире. Мы — глаза Бога, которыми он рассматривает самого
себя. Но увидеть столь великое невозможно сразу. Человек в массе
своей существо приземлённое. Большинство не пытается развить свои
способности к постижению, а низводит непостижимое до уровня своего
жалкого понимания. Дикий охотник обращается с мольбой к кривой
деревяшке, проводящий дни среди лесов, рек, лугов и холмов пастух
начинает ощущать в них божественную силу, но видит её как сонм
забавных существ, подобных ему самому. Так, как способен
представить его неразвитый мозг. Чем выше поднимается человек в
своём развитии, тем больше картина сущего, складывающаяся в его
представлении, соответствует реальности. Творец есть мир, который
нас окружает. Если то, что ты вчера мне рассказал, верно, значит,
Он ещё больше и величественнее, чем мы себе представляли. И мы все
— тоже часть мира, и, значит, часть его. Что само по себе делает
бессмыслицей всякие мольбы, направленные к Нему — он воспринимает
вселенную целиком, и не различает столь малое явление, как
отдельный человек или даже целый народ, как мы не считаем волос на
своём теле – пока не лишаемся их вовсе.