Младший сын Печкура от переживаний жевать перестал, так и замер
с недоеденным пирогом в приоткрытом рту.
— Возложил на него Дивас свою ладонь и влил силу небесного огня.
Раскрылось яйцо, и вышли на белый свет люди смыслянского языка. Но
никуда не пошли, потому что огляделись вокруг и увидели полноводные
реки и чистые озёра, зелёные луга и густую пущу. Из даров божьих не
стали выбирать что-то главное, но у каждого взяли столько, чтобы
себе хватило и соседям при нужде помочь можно было.
Растеклись–разбежались по свету люди, но крепко стоим мы на своей
земле, от корней своих неотделимые.
Так было, так есть и быть так должно впредь, пока не прервётся
солнечный путь над нашими головами.
Тренькнули в последний раз струны, повисла в доме тишина. Только
слышно было, как Бутюк с чавканьем обгрызает гусиную ногу. Ему,
недотёпе, рассказ Савастея ни к чему был, а поесть вкусно редко
доводилось. Вот и навёрстывал. Весь настрой поломал. Посмеялись над
телепнем, потом сами решили подкрепиться. Начали петь. Затем игры
играли, ещё перекусили, уговаривали Романа на заморские песни,
насилу отговорился. Снова истории рассказывали — так до первых
петухов и досидели. Как голосистый крикун заорал, стали расходиться
каждый к своему делу, зевая и протирая глаза.
***
Что человеку, неделями дремавшему вполглаза, сжимая мокрый,
холодный румпель, одна бессонная ночь? Сегодня парни не ждут
тренировки, сейчас быстренько обиходят лошадей и улягутся караулить
подголовники, чтоб не сбежали ненароком с покрытых шкурами лавок. А
Рома может, наконец, отвести душу, потешить тело и разум.
Солнце поднимается поздно и садится рано, устало проходит
короткий путь, цепляясь брюхом за верхушки деревьев. Это куда
больше, чем доставалось год назад ученику Каменного Медведя.
Привычно лежит в ладони тяжесть верного посоха, медленно, под
счёт сердечного ритма раздвигается грудная клетка, опускается
диафрагма, расправляя лёгкие, впуская навстречу току крови
наполненный кислородом и живительным хвойным ароматом воздух. Выдох
уносит отданный кровью углекислый газ, с ним уходит сонная вялость,
ленивой ватой наполняющая мышцы.
Вдох, другой, третий — каждый немного короче и глубже
предыдущего. И резкий выдох, во время которого застывшее обряжённой
в штаны статуей светлой бронзы тело превращается в бешеную струю
воды, прорвавшую плотину неподвижности. Радостно взревел
разрываемый посохом воздух, не змеями даже – хоботами могучих
слонов метнулись вокруг разворачивающегося торса руки, разгоняя и
направляя привычную тяжесть древесины. Не устояв, присоединились к
танцу ноги, почти не отрываясь от поверхности, скользят над самой
землёй. Плеснула сила, родившаяся с дыханием где-то недалеко от
пупа, обернула Романа, укутала, вместе с летящими концами посоха
обозначила сферу, в которую никому, кроме него, нет хода.
Отозвалась Земля, ласковой ладонью поддержав вырвавшийся на свободу
вихрь человеческого тела, подхватил Воздух, обрадовавшийся
возвращению партнёра. Не успевая за Ромой, отстали и растворились
мысли, прекратив отвлекать хозяина, забылись слова, ненужные для
общения с Миром.