Озираюсь по сторонам, злясь то ли на Гулико, что
непонятно куда исчезла, то ли на себя, что какого-то хрена
ломанулся чистить зубы, а не сразу побежал за ней. Будто что-то
светило мне, ага…
Так, ну и куда она могла деться?
В гору пошла? С её бедром?
Извращенка…
Но других вариантов в этой стороне нет, так что
выбегаю к дороге и топлю вверх к видовой площадке, думая, что
Гулька всегда отличилась скрытым мазохизмом. Подъем дорожки резко
уходит вверх, стремясь к, по ощущениям, градусам сорока пяти, а
через пятьсот метров и вовсе начинаются крутые щербатые ступени.
Взлетаю по ним на видовую площадку, тяжело и шумно дыша. Волосы
липнут ко лбу, в ушах шумит, по мышцам бегает покалывающая
адреналиновая легкость от такой нагрузки. Осматриваюсь,
тормозя.
Никого. Разочарование топит, смешиваясь в странный
коктейль с приятным возбуждением после физической нагрузки. Делаю
медленный круг по пятачку и торможу у самого края обрыва, смотря на
открывающуюся красоту. Делаю пару глубоких вдохов - выдохов, сердце
замедляется, мышцы сладко гудят.
И как я только её пропустил? Ладно,
завтра…
Все равно неплохо пробежался. В последний месяц я
совсем забросил спорт с этими семейными драмами и, наверно, зря.
Каких-то двадцать минут интенсивного бега, а у меня в голове так
восхитительно пусто, как не было уже очень давно.
Разминаю шею, тяну плечи, спину и вспоминаю, что тут
где-то были старые, еще советские турники, если их до сих пор не
распилили на металлолом, конечно. Прохожу еще немного по лесной уже
тропинке и…застываю, обнаружив Гулю, тянущую больную ногу на
уличной шведской стенке. Бах, выброс всяких ядреных гормонов в
кровь настолько ощутим, что мое тело вполне реально покачивается в
её сторону. Во рту пересыхает.
Ну, привет…
Облизываю обветренные губы, выпуская жаркое облачко
пара. Пользуясь тем, что Гулико не замечает меня, медленно подхожу
ближе, жадно рассматривая детали.
В наушниках, не слышит. Глаза прикрыты, чуть
хмурится от явной физической боли. Кажется, у неё даже испарина
выступила над верхней губой. Мелко дышит, приоткрыв рот, но все
равно медленно давит на колено, постепенно выпрямляя поднятую на
перекладину стенки ногу полностью, и затем так же неспешно, давая
себе возможность продышать каждый осиленный миллиметр, склоняется
корпусом к колену. Кривлюсь, потому что меня прошивает фантомной
болью от одного вида этого издевательства над
собой.