Дедушка с бабушкой восприняли это
чуть ли как кровосмешение - для них оба были родными внуками и им
сложно было принять, что мы себя такими уж родственниками не
считаем. Лёвкины родители смотрели на меня настороженно, будто я в
любой момент могу его подставить или предать. Сказывались натянутые
отношения между нашими матерями. Мой отец, узнав, высказал, что мы
слишком разные и кончится это все слезами, причем точно моими, но в
общем, наверно, благосклонней всех к нам относился.
Зато мама будто с цепи сорвалась.
Она даже Лёвкино имя перестала произносить, говоря теперь про него
исключительно "эта гнилая порода", и на какое-то время в знак
протеста вообще перестала со мной разговаривать.
Наверно, учитывая юный возраст и
сильную зависимость от матери, это бы сломило меня, если бы я
продолжала жить с родителями под одной крышей. Но я ведь жила в
общежитии при училище, и Лёвкины казармы были ко мне гораздо ближе,
чем родительский дом. Да и сам Лёва давал мне любви и заботы
столько, что размолвку с мамой я достаточно легко пережила.
Постепенно мы помирились, установив негласное правило: я не
перебиваю её, позволяя при желании костерить Лёвку, сколько ей
вздумается, а сама при ней лишний раз его имя не
произношу.
Несмотря на то, что мы стали учиться
в одном городе, правила в наших училищах были такие, что виделись
мы все равно редко и урывками. Левке еще и военная дисциплина не
сразу далась, и в первый год его увольнительные я реально могла
пересчитать по пальцам - вечно он наказанный сидел на ставшей
родной гауптвахте или, вместо прогулки, отправлялся на внеочередное
дежурство. Но потом приноровился.
Договаривался уже и со старшеками
своего училища, и с нашим дворником, и почти каждый день по вечерам
прибегал на час- полтора под окна наших классов. Ждал, когда у меня
кончится урок, присылая короткую смску, всегда одну и ту же, будто
ритуал. "Выходи, жду".
У нас была любимая лавочка за
разросшимися кустами шиповника в самом конце аллеи около училища.
Там тихонько болтали и целовались. На большее я так и не шла - мне
было немного страшно как любой девочке, да еще давило воспитание и
мамино острое неприятие Лёвки.
Да и негде нам особо было. Не на
улице же? И так всё урывками.
На выходных я оставалась в
Краснодаре редко, меня почти всегда на Домбай забирал отец. И, если
Лёвку тоже отпускали, и он ехал с нами, чтобы побыть у деда, то там
и вовсе вся семья следила за нами как коршуны.