– Привет, прекрасная незнакомка! – смеясь, поприветствовала Инга старую подругу.
Лёка смущенно улыбнулась:
– Знаю, это совершенно не мой стиль, поэтому я его и выбрала.
– Бедная ты моя, бедная, – в шутку посочувствовала Инга, присаживаясь на свободный стул. – Даже кофе спокойно
выпить не можешь. Лёка – это плата за твою популярность, о которой еще так
недавно ты мечтала, но сомневалась в том, что сможешь достичь таких высот. А я
тебе говорила!
– Да, да, ты, как всегда, сто пятьдесят раз оказалась права! Честно, даже
не знаю, что теперь делать с этой популярностью… Неудобно жить.
Сетования Лёки были искренними, а не
надуманными. Она, от природы застенчивая и легко смущающаяся, и в самом деле
чувствовала себя неуютно в новой «звездной» жизни. Впрочем, Инга несколько
преувеличила: к такой популярности Лёка не стремилась, лишь мечтала о том,
чтобы ее песни нравились людям, чтобы их слушали, чтобы ждали новых. И чтобы
иногда, хотя бы раз в месяц, их автора и исполнителя приглашал выступить какой‑нибудь
клуб. Все. О большем Лёке не думалось. Поэтому свалившаяся в одно мгновение
популярность ее угнетала.
– Носи парики и очки, – засмеялась Инга. – Это делает тебя совершенно неузнаваемой. Ведь твои короткие рыжие
волосы теперь чуть ли не визитная карточка.
– Как я ненавидела в подростковом возрасте эту рыжину! – со вздохом призналась
Лёка. – Я
тогда носила длинные волосы, а в последнем классе школы перекрасила их в блонд.
А потом… Потом, после одной истории, резко сменила имидж, вернулась к самой
себе: коротко подстриглась и перестала перекрашиваться.
У Инги чуть было не вырвалось, что после
«одной истории» она тоже кардинально сменила цвет волос, но вместо этого
туманно сказала, что в жизни каждой женщины бывает «история», после которой ей
хочется что‑то поменять в своей внешности. Лёка поддакнула и уткнулась в чашку
с чаем. Нежный румянец покрывал щеки певицы и маскировал светлые веснушки.
Сложением она походила на неоформившегося мальчика‑подростка, такая же худая и
угловатая, с неловкими, какими‑то порывистыми и ломаными движениями. И только
на сцене Лёка преображалась – музыка была для нее тем волшебством, под влиянием
которого спадал панцирь застенчивости, а в жестах появлялась резкость и даже
властность. Однажды Инга спросила у Лёки, что она чувствует на сцене. Ведь,
казалось, предстать перед публикой, да еще с такими откровенными песнями, для
Лёки могло бы быть серьезным испытанием. Но певица ответила, что в этот момент
она не видит толпу незнакомых людей, все лица сливаются для нее в одно. И,
выступая, она представляет себе, будто поет для любимого человека.