Я вспомнил, что по пьяной лавочке он обычно всем рассказывал
забавный случай – как он якобы ещё зеленым мальчишкой медведя из
рогатки подстрелил. Впрочем, сейчас некогда байки слушать.
– Поэтому ты ходишь на работу и все не можешь на пенсию
свинтить, – хохотнул я. – Нет, спасибо, но я на службе.
– Я тоже на веники вяжу, а для сугрева можно маленько
тяпнуть.
– Так жара на улице.
– Дак! Для сугрева души-и, – с ударением протянул мастер. – У
меня не магазинная бурда, а на орешках кедровых настояно.
– Помню, угощал ты меня. Последний раз мы его пробовал когда
Олежку в лесу спасали.
- Как малец? - вскинул щетки бровей фронтовик. - Жизнь
сложилась?
- Лосяра он с меня ростом, а не малец. В институт поступил, но
сейчас здесь пока. В городе.
- Вот и хорошо, присматривай за ним, дай бог человеком станет, -
одобрительно закивал Петрович. - Ну так что? По полташечке?
- У нас, вообще-то, указ об искоренении самогоноварения
действует, - замотал я головой.
– Пущай этот указ они себе в одно место засунут. Советский
человек без самогона, все равно что пионер без барабана. Пили у нас
всегда и будут пить этот самый самогон.
Я хлопнул его по плечу.
– Как тебя еще с работы не выгнали? За такие алкогольные
антисоветские настроения?
– Ага, выгонят… Дождешься от них. Кто работать будет? Обечайку
никто так не приклеит, как Петрович.
– Ладно, спасибо, пойду эту Машу из бухгалтерии навещу, да к
другу заскочить надо.
– К Трошкину, что ли?
– К нему.
– Эх, как был Илюха малахольный, так и остался. Вроде в
начальники выбился, отделом кадров заведует, а твердости – как в
шали пуховой.
– Ну, не всем же быть такими как ты.
– А ты лыбой не свети на меня, я, промежду прочим, в сорок
первом пацаном еще снаряды к окопам подвозил.
– Да кто ж спорит, но и Илюха – хороший человек. Мягковат, это
да… Как у Маши-то этой фамилия?
– Захарова. В общем кабинете, в углу сидит. Возле горшка с
геранью.
Я пожал Петровичу его заскорузлую и желтую от махорки ладонь и
направился в бухгалтерию, где обитала звезда фабрики Машка,
которая, со слов Петровича, имела с убитым Вадиком Черпаковым
амурно-интимные отношения.
На первом этаже здания, возле кадки с кривым фикусом я увидел
стенгазету. В рубрике «На злобу дня» красовался список опоздунов,
пьяниц и прочих нарушителей трудовой дисциплины. Хотел пройти мимо,
но глаз зацепился за знакомую фамилию: некий Владимир Иванович
Сипкин числился в списке драчунов. Даже нарисовали его цветными
фломастерами: человечек в робе держит за грудки другого человечка,
облачённого в пиджак и прочие галстучные аксессуары советского
интеллигента. Ноги у Сипкина получились бледнее, чем он сам. И ещё
от стенгазеты несло «Тройным» одеколоном. Видно, в самый
неподходящий момент фломастер выдохся, и его пытались реанимировать
парфюмом.