– Иди за мной, – бросил он, направляясь к двери. Гленда схватилась за чемодан и, пыхтя, поплелась следом.
Ладно, – думала она, – кое-как семеня за ним и качаясь от усталости и тяжеленного чемодана. – Ладно, посмотрим, как это всё будет. Если что, придётся поискать другое место…
Гленда, однако, понимала, что никакого другого места она не найдёт, да и искать уже не будет. От этой невесёлой мысли ей стало так грустно и страшно за своё будущее и будущее маленького Остина, что оставшись одна, она первым делом собиралась хорошенько выплакаться.
Чулан даже после ядерного взрыва останется чуланом – это Беатрис поняла сразу, едва ступила в его пахучий полумрак. Каморка пустовала. В маленькое и тусклое оконце едва пробивался серый вечерний полусвет. Крышка большого, во всю стену, ларя была заблаговременно превращена в некоторое подобие лежака – накрыта старым, видавшим виды (и клопов, наверное, – о, ужас!) матрацем. Сверху хозяйка бросила принесённую пахнущую мылом стопку белья и одно (одно!) полотенце.
– Бог мой! – простонала Беатрис. – Какой ужас! Меня поселили в чулане – в старом, пыльном, вонючем чулане!
– Ну что ж вы такое говорите-то! – пылко возразила Меган Маклахен. – И нисколько он не вонючий. Пахнет деревом. И травами – я здесь укроп сушила и чабрец. И мяту тоже. Очень даже хороший и здоровый запах. И пыль я тут каждый день протираю.
– Кошмар! – не отступала Беатрис. – Неслыханно! А это что такое? Это по-вашему окно?! Я… Я напишу в газету… Я… Да я позвоню в министерство туризма и здравоохранения!
– Вы только на меня-то не серчайте, милочка, – примирительно всплеснула руками хозяйка. – Я что ж, я ж ничего. Я – сами видели – человек подневольный. Всем заправляет господин Маклахен.
– Но вы же его жена?
– Жена. Меган Маклахен к вашим услугам. Зовите меня "хозяйка".
– Даже и не знаю, как вас называть после всего этого, – дёрнула плечом Беатрис.
– Ну, не называйте никак, – смирилась Меган. – Что ж теперь. Только я тут ни при чём, вот что.
И ушла, пожелав напоследок "спокойной ночи". Издевательство, чистейшей воды издевательство!
Как ни странно, ночь Беатрис проспала как убитая – сказалась, наверное, усталость. И ни один клоп не коснулся её смуглой кожи, не потревожил покоя испанской королевы, потерявшей себя на рыхлом матрасе, едва прикрывавшем неподобающее ей жёсткое ложе.