Грей любил рассвет, когда семья
укладывалась спать: Матриарх в центре, рядом с нею
привилегированные мусты: лучшие из Дочерей, да Внучек, да самые
отважные воины, затем – остальная семья. Малыши присасывались к
Матерям, молодёжь сворачивалась клубками ближе к выходу. Грей
ложился у самого порога, чтоб незаметно улизнуть, а потом бежал,
сколько духа хватало, и путал след, и валялся в траве, кусал её до
одури и играл с хвостом.
Проклятый гейм! Без гейма ты либо
детёныш, либо никто. Муст вырастал, его гейм просыпался – и он
вливался в общее дело, защищал семью и зарабатывал пищу. Муст
старился, калечился либо пустел, как говорилось, и покидал
семью, чтоб не отягощать её лишним чревом. Так, на памяти Грея,
ушёл его дед, великий воин, и Тётка, вернувшаяся в логово без
задней лапы и хвоста после битвы с зубаном.
- А как это, когда приходит гейм? –
спросил однажды Грей.
- Представь небольшой ручей, - чуть
подумав, произнесла Мать. – В ясный день он тих и кроток, и мы пьём
из него, мочим наши тела и шкуры, но после ливня он превращается в
бурный поток. Ты заходишь - и поток уносит тебя за собой.
- Я никогда этого не почувствую, – со
страхом сказал он.
- Нет, ты просто ещё не проснулся, -
ответила Мать, и в знак привязанности отгрызла Грею вибриссу
алмазно-острыми зубами: так Матери метят любимцев.
В их помёте безусым ходил только
он.
***
Лана давно научилась просыпалась до
будильника. Даже когда под боком уютно посапывала Капелька, глаза
открывались сами по себе, а потом она просто лежала и ждала
сигнала, чтоб вставать и идти, переворачивать рычаг коллектора.
Сперва она ставила на будильник любимую музыку, но забросила это
занятие – любая песня или мелодия вскоре становилась ненавистной,
уж лучше стандартная трель.
Такая гадость – проснуться в четыре
утра и слушать шорох улиток, которые вовсе и не улитки, а чёрте
что, и избавиться от них никакой возможности нет, право слово, хуже
тараканов, спасибо, хоть не ядовитые. Лежать и таращиться в
темноту, пока в голове варятся мысли, сырые и жёсткие, словно мясо.
Ты вспоминаешь все обиды и гадости, всё неуважение и
несправедливость, и кажется, что вовсе не жизнь у тебя, а какой-то
кулеш из страстей-мордастей и всяческих напастей.
Во-первых, ответственность: между
вечностью и Ланой давно никого не осталось, на свете не было ни
бабушки, ни мамы, в шаткой лодочке приходилось грести самой, без
порицания или совета. Во-вторых, стрёмная работка, она же по
совместительству жильё: энергетическая иносторонняя станция системы
«Ручей». Фактически Лана с Капелькой жили не просто в изоляции, но
и вне Земли, вне обычной, привычной с детства Земли, и эта
оторванность от привычного порядка вещей доставляла дискомфорт.