Ткань плотно обхватывала бедра, колени и икры и даже не
растягивалась, демонстрируя белые резиночки. Но ходить бы в таких
она всё равно не смогла – разве что по ним, потому что стояла прямо
на штанинах. И те ещё уходили далеко вперёд от её стоп. То есть,
Танька не толстая. Просто короткая.
Классно!
Если укоротить, вполне можно присвоить себе.
Танька снова развернулась к Женьке. В этот раз уже с победой и
чуть ли не злорадством во взгляде – дрыхнет и не знает, что её
штаны сейчас могут стать не её. Где там ножницы?
Ладно, пусть живут.
Таньке и без них не плохо.
Она стянула с себя предмет чужого гардероба, повесила обратно на
стул и довольная, залезла обратно под одеяло. Свернулась на манер
сестры.
Однако спокойно провести это утро, несмотря на то, что Танька
успокоилась, не вышло.
Дверная ручка сама по себе поползла вниз. Дверь приоткрылась.
Очень медленно и без единого звука, словно кто-то включил перед ней
запись немого кино. В полоске коридорного света никого не
появилось. Сквозняк? Но сквозняк не мог повернуть дверной
ручки…
На Таньку уставились два горящих глаза. На высоте чуть выше
метра. И некстати напомнили фильмы обо всех этих куклах-убийцах, в
которых вселялись демоны.
Дверь отошла дальше… Её увидели…
Чувствуя смесь облегчения и раздражения, она узнала в пришедшем
не-демона. Но почти демона – Вовка иногда демонил. А теперь просто
выжидающе заглядывал в комнату. Уже собираясь рявкнуть на мелкого,
Танька всё-таки передумала подавать признаки жизни. Потому что у
мелкого в руке был, оказывается, немелкий нож.
Но Вовка заметил её сам и вперился тёмно-карими глазами. Такой
фильм Таня тоже видела, и закончилось там всё очень грустно.
Так… Когда она в последний раз задирала мелкого? А не
задирала?.. Н-да… Ей крышка.
- Та-ань… - донёсся до неё братский шёпот. – Та-ня…
Наверное, этого утра ей не пережить. Успеть бы раскаяться в
грехах… Которые, как на зло, в голову не идут. Мелькают только
мысли о святой воде и высоте этажа – может, удастся выскочить в
окно?
- Та-а-ня, - продолжил звать вестник смерти, стоя в дверях. И
смотря на неё. И держа в кулаке огромное серое лезвие.
- Чего? – ощущая себя Скруждем из «Рождественской песни»,
вопросила Татьяна.
- Тань, порежь мне колбаски, пожалуйста.
Она едва не чертыхнулась. Сердце сначала расслабилось, а потом
ускорило свой бег. Танька выразительно глянула на братца, но тот по
доброте душевной ничего не понял.