Запомните крепко, дорогие мои. Я их не убивал; за свои тайные желания мы несём ответственность не больше, чем за свои сны. Моих родственников убил стакан водки, выпитый Олегом на чьих-то крестинах. Я дал себе труд детально изучить это дело и понял, что водитель камаза, отделавшийся сотрясом и переломами, был действительно невиновен. Но я подстраховался и руками моего чудо-стряпчего сделал всё, чтобы с головы камазиста не упало больше ни единого волоса. Я даже навещал его в больнице. Душевное состояние чувака было жутким. Похоже, до конца дней своих он будет считать себя убийцей. Что мне было с ним делать? Вновь и вновь, преодолевая своё косноязычие, внушать ему мысль о его невиновности? Оставлять возле кровати пакеты с деликатесами? Больше я не мог ничего. Но большего и не требовалось.
Честно говоря, совесть камазиста была мне до балды. Как и моя собственная, впрочем. Вот правда: мне совершенно безразлично, насколько мутная я сволочь. Во всяком случае, когда я решил истратить десятину от своей доли наследства на помощь бездомным кошкам, мною руководил отнюдь не рефлекс замаливания грехов. Просто мы пошептались с Максом и решили, что так будет правильно. Узнав об этом, моя мать рассмеялась новенькими зубами и сказала: «Ну, делайте как знаете».
Что ещё добавить? Вы, наверное, ждёте здесь появления женщины – хрупкого тонконогого сокровища, обретённого на форуме любителей шибари. Было бы ещё забавней, если бы она долго скрывала от меня лицо, а потом взяла да и оказалась бы нашей доброй пчёлкой Алиной. И бывший дворник с бывшей приходящей домработницей, связанные любовью к японской поэзии и японским эротическим узлам, создали бы изумительную пару. Но вы же понимаете, что так не бывает. В телефоне у всамделишной, а не выдуманной Алины на все входящие звучит «О боже, какой мужчина». Честное слово, лучше бы она пукала за столом. Или у неё была бы пластмассовая нога. Я мог бы полюбить женщину с пластмассовой ногой, но с пластмассовыми мозгами – никогда. Так что женщины у меня по-прежнему нет.
После того кошмарного сна про негодную кровь я почти совершенно перестал видеть ночные картинки. Если мне что и снится, то тихая улочка моего подмосковного рая, до которого я всё никак не доберусь. В моём недавнем сне вместо плитки и асфальта улочку покрывал почему-то дубовый паркет. Я нежно ступал по этому паркету и гнал метлою невидимую пыль. А метла моя была связана не из карагача и не из чилики, а из цветущих вишнёвых прутьев. И хоть бы один лепесток упал на паркет. Хоть бы один!