Мне нравилось верить, что светлая душа Ивонны пленилась чарами
райских садов, и эхо её воплотилось в образе садовой феи. Сколько
раз я приходила сюда, в мир сиреневых сумерек, бело-розовых цветов
и лиловых деревьев, искала её, но так и не нашла.
Впрочем, надежды я не теряла.
Прежде в этом пределе отражались только ажурные мостики, беседки
и гроты, скульптуры феддийских нимф, резные кареты и фонтаны с
хрустальными струями.
Кто бы мог подумать, что зло, свившее гнездо в доме Томаса,
найдёт лазейку и сюда, отравит этот нежный сказочный уголок.
Я с ненавистью смотрела на чернильно-чёрный куб, воздвигшийся
среди бледно-фиалковых теней. А зло из мрака точно так же смотрело
на меня. И в этом поединке взглядов я терпела поражение, миг за
мигом превращалась в мелко дрожащий студень…
Хватит! Я презрительно фыркнула, развернулась и медленно, с
достоинством поплыла к аллее из цветущих жаккаранд. Они здесь
всегда цвели.
В конце аллеи над ковром пушистого мха цвета крокусов в инее
парила тень.
Безликий! Так и знала, что искать его надо у дома Томаса.
Нет, постой… Пришелец носил такой же длинный балахон с
капюшоном, но его силуэт и манера двигаться не имели ничего общего
с Безликим, хотя были знакомы мне не менее хорошо, и даже лучше —
ведь знакомство наше состоялось давно, очень давно.
— Уалусса! Тысячу лет тебя не видела!
— До этого срока тебе ещё жить и жить, маленькая.
Он отбросил капюшон: всё та же смуглая кожа с бронзовым отливом,
те же широкие скулы, длинный подбородок, высокий лоб и крупный нос
дугой. Чёрные волосы, блестящие, будто от масла, скручены в узел на
темени. Глаза навыкате, чуть раскосые, переливались, как камень
тигровый глаз, в правом ухе горел крупный сапфир.
Лишь однажды я видела, как Уалусса менял облик. Он превратился в
огнедышащего змея, чтобы дать отпор истребителю и разогнать свору
гончих, взявших меня в окружение. А человеком всегда выглядел
одинаково, причём был плотен, как смертный, за какой бы завесой ни
оказался.
Однажды я спросила: «Как тебе это удаётся? Ты же сам учил, что
вид потустороннего существа определяется свойствами места, в
котором оно пребывает». Сейчас моя кожа приобрела нежный сиреневый
отлив, платье украсили цветы, а волосы — я пальцем вытянула из-за
уха прядь — ну, да, стали фиолетовыми. Уалусса же оставался таким,
как всегда. В тот раз он ответил: «Всё придёт со временем», — и я
обиделась, упрекнув его в жадности.