А он учился в школе. И хотя этап дружеской агитации в техникумы
и ПТУ уже давно прошел, Леха в своей компании всё равно ощущал
себя, недавно вытершим сопли, малолеткой. Друзья обучались
настоящим мужским профессиям, активно осваивали женские общежития,
подтягивались на общение к «старшим». Выходцам из их района, не
изменившим армейским прическам, в куртках из кожи, многие из
которых вдруг становились обладателями красивых двухдверных
«восьмерок». Очень часто эти парни заглядывали в спортзал, куда,
начиная с седьмого класса, ходил Малыгин. Происходило всё это, в
основном, по окончанию основных тренировок, когда даже «сборники»
завершали тренировки традиционными отжиманиями на брусьях. Мазав
школяров грубыми взглядами, пришедшие давали понять, что начинающим
спортсменам пора убираться. Именно у них Леха впервые увидел
перчатки «EVERLAST», боксёрки «LONSDALE» и бинты «Green Hill».
Почти все они были выходцы из клуба, отслужившие в армии и
пожинавшие ныне нелегкую ниву какого‑то опасного бизнеса. О том,
кто они такие Леха знал разве что из дурацкой песни Асмолова: «…Мы
бывшие спортсмены, а ныне рэкетмены…»
Всё это было рядом и далеко одновременно. Когда он после школы
часами просиживал в некрасовской библиотеке, то пригороды
украинского Луцка времен «брусиловского прорыва» казались ему ближе
и роднее брагинских девятиэтажек. В то же время вечером, когда они
с пацанами собирались в переоборудованном в «качалку» подвале,
обсуждение предстоящего похода «по хореографам училища культуры» с
возможностью кулачных стычек с конкурентами захватывало его с не
меньшей силой. В школе, ввиду дружбы с подвальными качками,
Малыгина уважали и побаивались даже старшеклассники. А когда в
девятом классе он занял первое место на городских соревнованиях по
боксу и «засветился» в областной газете, то руку ему стал пожимать
и сам Александр Андреевич – «главный» учитель физкультуры. К
выпускному классу статус Алексея в школе окончательно был
сформирован, что позволяло ему без риска репутационных потерь
появляться на уроках с фингалом (на тренировке, мол) или в час ночи
провожать девочек‑хореографов после дискотеки в общежитие («кто,
если не я?»). К слову, заметить, свой первый «судорожный» опыт Леха
и получил на скрипучей общажной койке училища культуры. Веселая и
пьяная третьекурсница из Костромы, Катька‑Аэропорт, с хмельной
легкостью увлекла, пустившего слюни, школяра во временно пустующую
комнату, где и расправилась с его рвущейся эрекцией. Правда,
гораздо быстрее, чем ей этого хотелось. Надо отдать должное
будущему преподавателю хореографии, она не стала хохмить в стиле
«Леша, это были лучшие 10 секунд в моей жизни…» и даже периодически
подбрасывала, как она выражалась, «любимому десятикласснику»
свободное от других, более статусных, мужчин своё любовное
время.