Двойной виски со снегом. Нью-Йорк - страница 55

Шрифт
Интервал


— Отец говорил мне, что ты его мать сам нашел. Не сговаривались. Как ты понял, что она — та самая? Почему ты женился?

Такие простые вопросы, но сам на них он ответить не мог. Что может двигать мужчиной?

— Есугей наш — болтун. Сам нашел?! Да она бегала от меня по всей степи, словно заяц! Какая любовь?! Я так злился, что чуть не убил ее. Меня в жизни никто так не выворачивал. Да она издевалась! Потому и женился, чтобы не сбежала больше.

Арат плохо помнил свою бабушку. Зато легенды об их с дедом любви и союзе пережили ее, уже не один десяток лет будоража сердца молодых монголов.

Но он вдруг отлично все понял. Да, именно так можно было сказать о Марине. Она "выворачивает". Дед снова прихлебнул парившую жидкость из кружки, прищурился так сильно, что и без того узкие глаза казались щелками.

— А знаешь… Если тебя начинает терзать… — выразительно кивнул снова на низ живота, — от одной только мысли — это лишь полбеды. Спроси себя: хочешь ли ты видеть ее в детях и внуках? Очень просто. Любую — больную, капризную, недовольную — в вас. Если хочешь — хватай и не отпускай. Что бы ни говорила и как бы ни думала.

— А она?

— Ты ее уже брал?

Задумавшись на секунду, кивнул.

— Женщина, конечно, мнит себя главной. Любовь — нелюбовь. Если тебе отдалась — это может быть случай. Если вернулась — совпадение. Если пришла в третий раз — привыкла. Если осталась — любовь. Но если твоя женщина не хочет ребенка — никогда не обманывайся. Она любит другого. Услышал?

— Моего ребенка?

Дед вытаращился на него, даже кружку поставил на стол.

— Я так, уточнить, — покраснел скулами Арат.

— Потемчина. С тобой, чтобы звал тебя евеэ. А все остальное — лишь между вами двоими.

Арат снова кивнул. Что же, он все услышал. Почти.

— Она русская. Очень красивая, модель и художник. Я хочу ее сделать своей. Попробую. Она упрямая, — он усмехнулся, — очень.

— Любишь, — дед не спрашивал, утверждая. Словно гвоздь забивал в гроб сомнений Арата. — Вот и славно. Иди мойся. Русские — хорошо. Говорят, мой отец тоже был русский. Детдомовский, из Ленинграда. Рано умер, совсем еще юным мальцом. Потому и фамилию нам с матерью дали русскую. Потемкины мы. Любимая книга твоей бабушки — "Потемкин", автор — Брикнер Александр Густавович. Еще с "ятями", в кожаном переплете. Вот оттуда и взяли. Она ведь так больше ни на кого и не глянула. Все мои братья — приемные, много сирот было после войны. Всех согрела, поставила на ноги, образовала. Сам знаешь: деды твои — птицы высокого полета. Потемчины.