— А как же принудиловка?
— Кончай тупить, Дон. Выбирай.
Я с силой надавил «да», едва экран не
треснул. Через минуту прилетел текст:
Вы
должны проследовать в трактир «Кровавый заяц». По прибытии
доложить.
— Где этот трактир?
— Петлюровка, — не глядя на экран,
прояснил Матрос. — В самой глубине, у террикона. Мрачное место.
Раньше назывался «Овощ», потом переименовали. Чуешь в чью
честь?
— Чуют знаешь что? Как попасть
туда?
— На платформе, разумеется, пешком ты
до обеда не доберёшься.
Матрос провёл меня на хоздвор. У
ворот стояла платформа с логотипом фермы, за рулём Желатин. Вот и
снова встретились. Слишком часто нас жизнь стала сводить, вернее,
Контора. Только на этот раз он один, без компании. У него, небось,
тоже особое сотрудничество, не извозом же решил подработать.
В кузове лежала моя экипировка:
оружие, разгрузочный жилет, плащ. Всё подготовили, сволочи. Я
облачился, проверил наличие патронов в магазинах. Полные: три
запасных рожка к автомату и три к ПЛК на разгрузке. Нормально,
отбиться от пары багетов хватит. Особенно порадовал плащ. Ночи
прохладные, после дневной жары контраст более чем ощутимый.
Я показал Матросу большой палец и сел
в кабину.
— Жми педали, любезный.
— Как скажешь, начальник, — отозвался
Желатин и надавил акселератор.
На территории Загона ночью
заблудиться невозможно. Каждый комплекс зданий освещён: Радий, ТЭЦ,
угольный склад, депо, даже выездные ворота и железнодорожную
платформу подсвечивала череда унылых фонарей. И только Петлюровка
напоминала бездну. Если и блеснёт где жидкий огонёк, так
исключительно возле вывески питейного заведения. На улицах тихо и
пусто; изо всех звуков только мягкое урчание двигателя
электроплатформы.
Часы на планшете показывали начало
третьего. Скоро рассвет, небо стало чуть менее тёмным, и лишь возле
«Кровавого зайца» по-прежнему гнездился мрак. Тень от террикона
ложилась на длинный одноэтажный барак, вросший в землю по второй
венец. Окна закрыты плотными ставнями, дверь массивная, но низкая,
заходить пришлось нагнувшись, дабы не разбить голову о
притолоку.
Внутри, слава богу, горели лампочки,
шипел патефон голосом Вертинского, сидели люди — по виду, самые
закостенелые петлюровцы. Едва я вошёл, в меня уткнулось не менее
двух десятков злобных рыл. Видеть приглаженных загонщиков здесь не
привыкли и, если бы не автомат на шее, боюсь, через минуту-две меня
со всеми почестями вышвырнули на улицу.