Е. А. сказал Алигер, что подписывается под каждым словом моего письма, но обсуждать его отказался: “я пришел к вам говорить о ваших стихах”. Затем сказал, что если бы мое письмо было адресовано не ей, а Иванову, он настаивал бы на распространении.
13 февр. 68
Окончила работу над “Не казнь, но мысль…», всё лежит готовенькое, чисто переписанное – но что делать далее – ума не приложу.
22 февраля 68
А я снова переделала Не казнь, но мысль, отказавшись от милого Колокола и сделав подзаголовок: К 15-летию со дня смерти Сталина. Так конечно спокойнее. Но все равно – очень тревожно. Пошлю в Известия…
Когда она обращалась со своими открытыми письмами к Шолохову и гонителям Пастернака, таких колебаний у нее не было.
А тут – были.
Вызваны они были, как это видно из только что прочитанных нами ее дневниковых заметок, не только собственными ее сомнениями в необходимости такого демарша, но и реакцией некоторых (и даже многих) близких ей людей, всегдашних неизменных ее единомышленников:
Е. А. все твердит, что Ал. надо сохранить, что ей надо объяснить…
Кажется, ее очень жалеет Каверин…
Е. А. – это Евгений Александрович Гнедин, человек редкого мужества и благородства, промыкавшийся по сталинским тюрьмам и лагерям свои семнадцать лет и сохранивший (в отличие от многих) ясный ум и «душу живу». А Вениамин Александрович Каверин в эти самые дни (25 января 1968 года) написал и пустил в Самиздат Открытое письмо Константину Федину, на весь мир объявив, что разрывает с ним полувековую дружбу из-за постыдного поведения этого «Комиссара собственной безопасности», как его тогда называли, в деле Солженицына.
С мнением этих людей она не могла не считаться.
Да и сама, как она замечает в этих своих дневниковых записках, предпочла бы топтать Сурова и Софронова, а не Маргариту, которая, какой бы она ни была, всё же принадлежала к «либеральному лагерю». Получалось, как в знаменитом тогда стихотворении Межирова «Артиллерия бьет по своим»:
Надо всё-таки бить по чужим.
А она – по своим, по родимым.
К тому же, в своем ответе на ее первое (пока еще личное) письмо Маргарита утверждала, что Л. К. неправильно поняла и истолковала смысл и пафос ее стихотворения. Что оно – не на общую, а на личную тему. Это не наш, общий, а только ее личный счет «оплачен и оплакан». Так что Норильск и Потьма, Караганда и Магадан, подвалы Лубянки и Шпалерной, и вообще всё, что Лидия Корнеевна в своем открытом письме обозначила словом