Зато теперь понятно, почему меня не ограбили до трусов, и
котенка не забрали, или не убили, Тихон громко моё сиятельство
звать начал. Тут не то что бандиты сбежали, я в себя пришёл, хотя
не сомневаюсь уже, что как раз почти при смерти валялся.
— Женя, я твой дед, Сергей Ильич Рысев, — он заглянул в
корзинку, и присвистнул.
— Не свисти, денег не будет, — машинально произнёс я.
— Что? Почему? — граф удивленно вскинул брови.
— Не знаю, так говорят... — Тут фонарь, под которым мы стояли,
мигнул и погас. Всё пространство вновь, как и тогда с волками
окуталось в серые цвета.
— Женя... — Граф слегка запрокинул мою голову и заглянул в
глаза. Затем отпустил меня и обхватил себя за руку на безымянном
пальце которого красовался массивный перстень. А когда отнял руку
от своего кольца, то я увидел, что у него на ладони лежит второе,
почти точная копия, только темно-красный камень печатки был чистый,
хотя у самого графа на камне была изображена рысь. Он протянул мне
перстень. — Надень.
Я возражать не стал, и надел кольцо на безымянный палец левой
руки, пользуясь подсказкой в виде руки деда. А граф тем временем
кивнул Тихону, и денщик потянул меня в дом, оставляя деда с
непрошенными гостями, чтобы тот уже определился, что же с ними
делать.
Комната, куда меня притащил Тихон мне понравилась. Большая
светлая. Дорогая мебель, собственный санузел, мольберт у окна. Так,
стоп. Мольберт?!
Пока Тихон суетился, готовя ванну, я подошёл к мольберту.
Набросок был сделан карандашом, но черты всё равно узнаваемые. Маша
Соколова на только что начатом портрете улыбалась, наклонив головку
с венком из полевых цветов. А не потому ли я сбежал, что девица
всё-таки произвела на меня впечатление? Откуда же я её увидел, если
Тихон сказал, что к гостям я не спускался? Тут мой взгляд упал на
окно. Ну, конечно. Они выходили прямо на крыльцо. Я видел, как она
приехала, и мне, похоже, этого хватило.
Вот только почему я сейчас не ощущаю этого трепета, который
заставил увидеть в пацанке чуть ли не богиню Весны? Но, я, похоже,
и правда учусь в Академии изящных искусств. И вообще, кто мне
запретит рисовать понравившийся объект вот так? Я художник, вашу
мать, я так вижу!
Взяв в руки карандаш, которым был сделан набросок, я задумчиво
поднёс его к холсту. Нет, не могу. Словно не просто забыл, как меня
зовут, но и как карандаш в руке держать. А что, если... Прикрыв
глаза, я постарался не думать, позволив рукам действовать самим.
Тут произошла история противоположная той, когда я орлапера
завалил. Тогда я знал, что нужно делать, только руки не слушались,
а теперь я понятия не имею, что творю, но руки, как оказалось,
помнят.